Девушка проснулась в испарине, с чувством потерянности и одиночества. Эта путаница с именами в завещании наверняка всего лишь описка, ошибка чиновника.
И все-таки ощущение близкой беды не покидало ее. Вздох облегчения вырвался у нее из груди, когда, спустившись к завтраку, она не увидела в большой, обшитой деревянными панелями столовой Антона. Тетя Анна объяснила его отсутствие усталостью. Он провел всю ночь за разборкой бумаг отца и просил подать завтрак в спальню позднее. Анна выглядела неважно: кожа приобрела бледный, мертвенный оттенок, еще более заметный на фоне траурного черного платья. Ее дочери тоже выглядели подавленными.
– Тетя, – начала Эмеральда после завтрака, когда кузины ушли. – Я хочу поговорить с тобой о завещании. Ты не заметила в нем ошибки?
– Ошибки? – Анна поднесла руку ко лбу. – Эмери, я не в силах сейчас говорить об этом, голова раскалывается. Подожди немного… когда мне станет полегче. Сейчас я хочу отдохнуть.
И вновь она избегала смотреть в глаза племяннице.
– Хорошо, тетя, – медленно проговорила Эмеральда, – как тебе будет угодно. Поговорим позже.
Впереди у нее был длинный пустой день. Эмеральда решила взять этюдник и прогуляться по поместью. Порисовать рабов за работой. Ей нравилось передавать напряжение мускулистых тел, согнувшихся с мотыгой на поле или ударяющих молотом по наковальне под навесом в кузнице.
Правда, теперь она никому не показывала своих набросков. Дядя Кельвин очень рассердился, увидев однажды один из таких рисунков, и тете Анне, кажется, не понравилось, что она рисует рабов. Что касается сестер, то они только похихикали, высказав мнение, что рисовать птиц или цветы куда приятнее.
Эмери подошла к длинному ряду хижин, где жили рабы. При каждой из них были крохотная летняя кухонька и маленький садик под кроной вечнозеленых дубов. На краю находилась хижина-ясли, где под присмотром старой Одри малыши играли в куклы, сделанные из кукурузных початков.
– Эмеральда, стой. Я хочу поговорить с тобой, – услышала она за спиной голос.
Она обернулась и увидела Антона, одетого в костюм из блестящей ткани, явно не траурный. Он подошел к девушке развязной походкой.
«А он недурен, – подумала Эмери, – только угрюмый взгляд портит его».
– Да? – откликнулась Эмери, складывая этюдник.
– Что ты здесь делаешь? – требовательно спросил он. – Хижины рабов не совсем подходящее место для женщины.
– Я пришла сюда рисовать.
– Рисовать рабов? – Он рассмеялся, откинув голову назад. – Зачем тебе это нужно?
Эмеральда промолчала.
– Мне надо поговорить с тобой, давай отойдем, – повторил он. Его полные губы искривила усмешка.