– Наверное, они правы. Тем не менее, это прекрасная работа.
В данный момент Федру меньше всего интересовали художественные достоинства камеи.
– Моя мать получила ее от вас?
– Если я скажу «да», то признаюсь в обмане. Если скажу «нет», вряд ли вы поверите мне на слово.
– Дело в том, что это не просто обман, – вмешался Эллиот. – Помнится, несколько лет назад ходили разговоры о поддельных монетах.
Торнтон вздохнул:
– Я получил эти монеты из надежного источника. К тому же я никогда не ручался за их подлинность. Приобретение подобных вещей всегда чревато риском, но коллекционеры слышат только то, что хотят слышать. Вот почему я предпочитаю старые книги.
– Именно это произошло с камеей? Моя мать слышала только то, что хотела?
– Мне неизвестно, считала ли она камею подлинной. Судя по всему, да.
Он протянул камею Федре. На мгновение их пальцы встретились, словно ему не хотелось выпускать камею из рук.
– Если вы решите продать ее, дайте мне знать.
– Вы бы купили ее? Чтобы снова продать?
Торнтон отвернулся и растворился в сумраке своей крепости из книг.
– Я купил бы ее, потому что она прекрасна. И потому, что она принадлежала ей.
– Что ты об этом думаешь? – поинтересовалась Федра. Они с Эллиотом прогуливались по залам Британского музея, но ее мысли вертелись вокруг встречи с Торнтоном.
– А ты что думаешь?
– Мне кажется, это он. В сущности, он почти признался. И, не скажи я, что камея поддельная, мог бы все рассказать. Это была ошибка. Не мог же он, в самом деле, объявить себя преступником, чтобы доставить мне удовольствие? Но его поведение, тот факт, что он узнал камею, его ответы, хотя и уклончивые, свидетельствуют о том, что он знал, что моя мать владела этой камеей и считала ее подлинной.
Эллиот внимательно выслушал ее, но медлил с ответом. Он так долго молчал, что Федра не выдержала.
– Так что ты думаешь? – снова спросила она.
– Я думаю, ты получила ответ, правда, он отличается от выводов, к которым пришел твой отец.
– Как это?
– Найджел Торнтон не был мошенником, который использовал чувства женщин, чтобы обирать их с помощью подделок. Он любил Артемис Блэр. И кажется, до сих пор любит.
Федра ошеломленно молчала, но все в ней протестовало. Наблюдение Эллиота не вписывалось в образ бессовестного соблазнителя, нарисованный ее отцом в мемуарах. Оно лишало смысла гнев и возмущение, которые вызывал в ней любовник матери. Если он любил Артемис, это все меняет.
Вот только Эллиот скорее всего прав. Когда Торнтон увидел камею, атмосфера в лавке изменилась. Воспоминания и чувства, заполнившие помещение, были почти осязаемы.