- Так в чем же, черт возьми, дело?
Он был похож на сумасшежшего. В его волосах застряла солома (из Дублина он плал в лодке), щеки заросли щетиной, под ногтями скопилась грязь.
- Пять дней назад мой отец получил твое письмо. И я сразу же выехал... ты должна вернуть эти письма.
- Как? Они опечатаны и лежат в палате общин.
- Ты должна немедленно обратиться к Персивалю.
- Он не будет слушать. Может, он уже давно взломал печать и прочитал их.
- Как ты не понимаешь, в каком положении мы окажемся, если будет опорочено наше имя? Мой отец больше никогда не посмеет смотреть людям в глаза, сестре придется разорвать помолвку, а мне...
- Я очень сожалею. Там есть одно письмо, в котором Джеймс предлагает свои услуги в качестве моего агента в Ирландии. Оно написано, если мне не изменяет память, в 1805 году. Он пишет, что мог бы увеличить расценки. Будет плохо, если его прочтут всему комитету.
- А ты сидишь здесь и улыбаешься...
- Я ничего не могу поделать. Писем у меня нет. Идите и разговаривайте с Персивалем сами, но вряд ли он выслушает вас до окончания дебатов.
- А пока ты можешь обещать, что не опишешь нас в своих мемуарах?
- А пока я не могу ничего обещать. Завтракай.
Как она могла считать его привлекательным? Должно быть, когда она виделась с ним в Уэртинге, на нее подействовали скука и июльская жара.
- Вот что я могу сделать, - вдруг осенило ее. - Ты говорил мне, что знаком с графом Мориа и с графом Чичестером. Я видела тебя с ними. Сейчас для них мое имя ничего не значит, но это неважно. Они много лет были близкими друзьями герцога Йорка. Пусти слух, будто я собираюсь опубликовать мои мемуары, в том числе и письма герцога, но могу передумать, если кто-нибудь переубедит меня.
Это, во всяком случае, честно, им предоставляется возможность действовать.
В течение марта, пока продолжались дебаты, день за днем, с бесконечными и многочисленными выступлениями - за, против, восхваляющие и клевещущие, возносящие на небеса и обливающие грязью, - главная свидетельница по обвинениям, выдвинутым Уордлом: писала: о признаниях, о впечатлениях и о много другом. У нее ни на что не оставалось времени, даже на детей (которые спокойно жили за городом с ее матерью) и на Билла, жившего в Аксбридже и ухаживавшего за отцом, у которого случился удар.
Она прервалась только однажды - когда его светлость радикал, еще разгоряченный дебатами, тайно заехал к ней. Она узнала все новости. Как развивались бои в войне идеалов, как один член парламента назвал ее ведьмой, другой - распутницей, а третий - бедной женщиной, с которой поступили несправедливо и которая нуждается в сострадании.