— Ваше имя?
— Эдмон Дантес.
— Ваше звание?
— Моряк.
— Как давно вы здесь?
— С двадцать восьмого февраля тысяча восемьсот пятнадцатого года.
— За что?
— Я невиновен.
— Но в чем вас обвиняют?
— В участии в заговоре с целью возвращения императора.
— Как! Возвращение императора? Разве император больше не на престоле?
— Он отрекся в Фонтенбло в тысяча восемьсот четырнадцатом году и был отправлен на остров Эльба. Но вы сами — как давно вы здесь, что вы этого не знаете?
— С тысяча восемьсот одиннадцатого года.
Дантес вздрогнул. Этот человек находился в тюрьме четырьмя годами дольше, чем он.
— Хорошо, бросьте рыть, — торопливо заговорил голос. — Но скажите мне только, на какой высоте отверстие, которое вы вырыли?
— Вровень с землей.
— Чем оно скрыто?
— Моей кроватью.
— Двигали вашу кровать за то время, что вы в тюрьме?
— Ни разу.
— Куда выходит ваша комната?
— В коридор.
— А коридор?
— Ведет во двор.
— Какое несчастье! — произнес голос.
— Боже мой! Что такое? — спросил Дантес.
— Я ошибся; несовершенство моего плана ввело меня в заблуждение; отсутствие циркуля меня погубило; ошибка в одну линию на плане составила пятнадцать футов в действительности; я принял вашу стену за наружную стену крепости!
— Но ведь вы дорылись бы до моря?
— Я этого и хотел.
— И если бы вам удалось…
— Я бросился бы вплавь, доплыл до одного из островов, окружающих замок Иф, до острова Дом, или до Тибулепа, или до берега и был бы спасен.
— Разве вы могли бы переплыть такое пространство?
— Господь дал бы мне силу. А теперь все погибло.
— Все?
— Все. Заделайте отверстие как можно осторожнее, не ройте больше, ничего не делайте и ждите известий от меня.
— Да кто вы?.. Скажите мне по крайней мере, кто вы?
— Я… я — номер двадцать седьмой.
— Вы мне не доверяете? — спросил Дантес.
Горький смех долетел до его ушей.
— Я добрый христианин! — вскричал он, инстинктивно почувствовав, что неведомый собеседник хочет покинуть его. — И я клянусь богом, что я скорее дам себя убить, чем открою хоть тень правды вашим и моим палачам. Но ради самого неба не лишайте меня вашего присутствия, вашего голоса; или, клянусь вам, я размозжу себе голову о стену, ибо силы мои приходят к концу, и смерть моя ляжет на вашу совесть.
— Сколько вам лет? Судя по голосу, вы молоды.
— Я не знаю, сколько мне лет, потому что я потерял здесь счет времени. Знаю только, что, когда меня арестовали, двадцать восьмого февраля тысяча восемьсот пятнадцатого года, мне было неполных девятнадцать.
— Так вам нет еще двадцати шести лет, — сказал голос. — В эти годы еще нельзя быть предателем.