Больно только когда смеюсь (Рубина) - страница 115
— Вчера прихожу домой, — рассказывает приятельница, — а на дверях записка большими кривыми буквами: «Ушла на базу», — как на пивном ларьке где-нибудь в Урюпинске.
Ну, как не подобрать такой вот колосок здешней жизни?
И в зарубежье то же: те картинки чужеземного бытия, что встречаются в моих книгах, все подсмотрены. Придумать их нельзя — ведь это не моя, полностью обжитая, вдоль и поперек исхоженная жизнь, которую я могу и сочинять, и выворачивать ее и так и сяк, придумывая героев, присобачивая детали, какие вздумается. Это чужеземная жизнь, в которой нужен и гид, и путеводитель; которую постоянно хочешь «пощупать собственной рукой», дабы убедиться, что она существует.
– ВАШ ПОСЛЕДНИЙ РОМАН «ПОЧЕРК ЛЕОНАРДО» ВО МНОГОМ ПОСТРОЕН ИМЕННО НА МАТЕРИАЛЕ «ЧУЖЕЗЕМНОЙ ЖИЗНИ», ТЩАТЕЛЬНО ПРОПИСАННОЙ. ЧИТАЕШЬ И ВЕРИШЬ — АВТОР САМ ВИДЕЛ И ЭТОТ ПАРОХОДИК НА РЕЙНЕ, И ВИНОГРАДНИКИ, И ШПИЛИ БАШЕН НЕМЕЦКОГО ГОРОДКА… НО ВИНОГРАДНИКИ И ШПИЛИ БАШЕН МОЖНО ПОДСМОТРЕТЬ, ГДЕ УГОДНО. А ВОТ САМ СЮЖЕТ… ОТКУДА, ВЕРНЕЕ, «С ЧЕГО НАЧИНАЕТСЯ РОДИНА» ЛЮБОГО РОМАНА?
— На этот вопрос каждый литератор ответит вам по своему. Судьбы книг очень похожи на человеческие судьбы. И зарождение книги очень напоминает зарождение человеческой жизни. Крошечная клетка, из которой вырастает целый мир. Бывает так, что вдруг видишь какое-то лицо, которое тебя потом мучает, требует воплощения… А бывает, что весь роман со всеми своими героями обрушивается на тебя некой определенной интонацией. Если вы заговорили о «Почерке Леонардо» — то этот роман зародился как раз на чужбине.
Он «зазвучал» во мне явственно и внезапно, за завтраком, на кухне у моей сестры, в Бостоне. Она рассказывала, как знакомый ее фаготист однажды в октябре ехал на репетицию оркестра в соседний городок, по очень крутой горной дороге. Неожиданно для октября поднялась снежная буря, стали падать деревья, нагруженные листвой и снегом, завалило дорогу… И фаготист просидел в машине восемь часов, потому что дорожные службы не были готовы к такой внезапной зиме. Поскольку его фагот мог замёрзнуть, музыкант стал играть, разогревая инструмент, и много часов играл весь свой репертуар… Как только сестра произнесла это, во мне зазвучал фагот… Густой протяжный звук в снежной зиме. Я сразу поняла, что это — роман. С необыкновенной ясностью поняла, что мой-то музыкант и ехал, возможно, на репетицию, только не доехал… Поняла, что обязательно должна там быть любовь, большая трагическая любовь…
Я не знала еще, не видела лица героини, не понимала — к кому и зачем он едет… но только в ту минуту роман