Больно только когда смеюсь (Рубина) - страница 128
Так вот, сейчас в этой квартире поселилась марроканская женщина. Муж не обозначен.
— Это ужас! — говорю я искренне…
Рената умолкает и тяжело вздохнув, говорит:
— Да, Дина, это большой и страшный, и непредсказуемый ужас. Главное — непредсказуемый. Вот, положим, у вас горе: в квартиру по соседству въехала эфиопская семья. Это горе. Но предсказуемое горе: ну, там, они варят селедку, нежно кричат с утра до вечера пронзительными голосами, — все это привычно и понятно… А марокканская женщина… — помимо того, что она выбрасывает мусор из окна, — у нее такое племенное качество: она развешивает белье, не ведая, что на свете существуют прищепки. В связи с чем, ветер сносит подштанники и огромные бюстгальтеры вниз, все дерево под нашим окном увешано подштанниками.
Дина, вы помните такое произведение для детей — «Чудо-дерево?»
Рената преподает в университете в Беэр-Шеве. На какой-то мой невинный вопрос о работе следует мгновенная зарисовка про коллегу из Индии. Та ходит в черном сари, и сама очень черная.
— Оказывается, в Индии тоже есть евреи, и это, Дина, уже серьезно.
Так вот, эта еврейская индианка в зарисовке представляется абсолютной параноичкой.
Подходит она к Ренате и заявляет: «Рената, вы тут единственная леди! Остальные все — негодяи. Тут сплошной харасмент. А нас с вами преследуют из-за цвета кожи».
После этих слов Рената выдерживает паузу и говорит безмятежным голосом:
— Она абсолютно черная… Меня вы видели… И я совершаю ужасную ошибку, которую делать нельзя — я начинаю ее переубеждать и отговаривать от того, что все негодяи. Параноиков, оказывается, отговаривать нельзя. Надо соглашаться, — что харасмент, и все негодяи, и по цвету кожи…
«Ну, — говорит еврейская индианка, — посудите сами, как же не харасмент! Вот мы едем вчера в машине (завкафедрой, — вставляет Рената, — которая главная негодяйка, ежедневно после занятий развозит безлошадных педагогов по домам на своей машине, вероятно, из врожденной подлости), — и вдруг полицейский останавливает машину, и мне одной — мне одной! — говорит: у вас не пристегнут ремень!»
«Что вы говорите? Вам одной? Почему?»
«Потому что у других он был пристегнут…»
— Ну, и так далее… — вздохнув, завершает Рената.
Жемчужина среди ее устных рассказов — миниатюры о тете Иде, одесской тете Иде, Иде Абрамовне, — у которой на гастролях театра Моссовета останавливалась сама Раневская.
Раневская, которая не признавала никаких эстрадных писак, — она писала свои тексты сама, из жизни, — поняла, что в лице этой женщины она имеет бриллиант. Достаточно было послушать, как тетя Ида проклинает непочтительного соседа: