Больно только когда смеюсь (Рубина) - страница 56
— Динкя-хон, ти такой худo — блэдный! Tu болше кушяй, морда красивый будет, как сковородкя!
А уполномоченной по лестничной клетке была тетя Паша. Одевалась она всегда так: мужская майка и поверх — кожаный фартук. В юности, в Одессе, на Привозе она работала мальчиком-греком, чистильщиком обуви. В зрелом возрасте до войны контролировала всю контрабанду в Одессе. К ней прибегали и докладывали: «Паша, к шестому причалу подошел „Адмирал Нельсон“. Капитан спрашивает — разгружать?»
Ну, потом война, эвакуация в Ташкент. Ее муж: дядя Миша сразу после фронта угодил в лагерь, скрученный был, как стручок перца… битый-перебитый следовательскими сапогами… Между прочим, токарь высокой квалификации. Он имел один страшный порок: не доносил получку до дома. Страсть была такая: он ездил на такси. Ввалится на переднее сиденье, и на вопрос водителя — куда везти? — кричит:
— Вези куда хочешь, я везде нарасхват!
У них внук был, Вася. Внешне — некрасовский мальчик: белобрысый, голубоглазый, в русского отца. Но неистребимый акцент унаследовал от бабки с дедом. Так и кричал бабке:
– Если мне не купят попугая с носом, как у тети Сони, я не буду кушять! И дышять свежим воздухом не пойду! Задохнусь вот тут насмерть, в твоей душьной комнате! Или пойду в сад кушять ихние макароны — ты этого хочешь?
Позже Васю пристроили в специальную английскую школу. С улицы детей туда не брали, надо было проходить комиссию, которая проверяла «общий культурный уровень семьи». Для этого детей обескураживали странными вопросами.
Например, Васю спросили:
— Как ты думаешь, Вася, зачем нужны музеи?
Он усмехнулся и сказал:
— Нет, ей гляньте на них! А Тутанхомона вам — шьто, на улице показывать?
В ташкентском театре драмы и комедии имени Горького были два таких персонажа, словно Hат и Наташон: рабочий сцены, молчаливый и тощий узбек Джура, и маленький, толстенький завхоз Лифшиц. Мне приходилось бывать там на репетициях, и помню сценку в фойе: Джура выносит на плече свернутый в рулон ковер и мрачно спрашивает Лифшица: — Липчиц! Кавор бит? (то есть, выбивать ли ковер?)
А Лифшиц ему проникновенно так: — Джюра, ей работаете в русском теятре! Надо говорить мьягче: «ка-вьё-ор»…
Между прочим, довольно долго я не отдавала отчет — откуда этот южно-русский говорок в Ташкенте, хотя знала, что там живет множество эвакуированных во время войны, да так и осевших в этом городе одесситов. Поняла гораздо позже, уже в Израиле, встречая повсюду этот юмор, быстроту реакции, удивительную жизнестойкость бывших одесситов. Хотя, разве одесситы бывают бывшими?