– Ждете?..
– Человека, который бы стал смеяться. О, какое бы это было приятное ощущение!
– Значит, вы отказываетесь от поединка?
– Я не желаю драться, – разумеется, с вами.
– После того как сами же меня вызывали?
– Не могу отрицать.
– Ну а если, милостивый государь, терпение мое иссякнет и я наброшусь на вас со шпагой?
Сент-Малин судорожно сжал кулаки.
– Ну что ж, тем лучше, – сказал он, – я далеко отброшу свою шпагу.
– Берегитесь, сударь, тогда я все же ударю вас, но не острием.
– Хорошо, ибо в этом случае у меня появится причина для ненависти, и я вас смертельно возненавижу. Затем, в один прекрасный день, когда вами овладеет душевная слабость, я поймаю вас, как вы меня сейчас поймали, и в отчаянье убью.
Эрнотон вложил шпагу в ножны.
– Странный вы человек, и я жалею вас от души.
– Жалеете меня?
– Да, вы, должно быть, ужасно страдаете.
– Ужасно.
– Вы, наверно, никогда никого не любили?
– Никогда.
– Но ведь есть же у вас какие-нибудь страсти?
– Только одна.
– Вы уже говорили мне – зависть.
– Да, а это значит, что я наделен всеми ими, но это сопряжено для меня с невыразимым стыдом и злосчастьем: я начинаю обожать женщину, как только она полюбит другого; я люблю золото, когда его трогает чужая рука; я жажду славы, когда она дается другому. Я пью, чтобы разжечь в себе злобу, то есть чтобы она внезапно обострилась, если уснула во мне, чтобы она вспыхнула и загорелась, как молния. О да, да, вы верно сказали, господин де Карменж, я глубоко несчастен.
– И вы никогда не пытались стать лучше? – спросил Эрнотон.
– Мне это не удалось.
– На что же вы надеетесь? Что вы намерены делать?
– Что делает ядовитое растение? На нем цветы, как и на других, и кое-кто извлекает из них пользу. Что делает медведь, хищная птица? Они кусаются. Но некоторые дрессировщики обучают их, и они помогают им на охоте. Вот что я такое и чем я, вероятно, стану в руках господина д'Эпернона и господина де Луаньяка, до того дня, когда они скажут: это растение – вредоносное, вырвем его с корнем; это животное взбесилось, надо его прикончить.
Эрнотон немного успокоился.
Теперь Сент-Малин уже не вызывал в нем гнева, но стал для него предметом изучения. Он ощущал нечто вроде жалости к этому человеку, у которого стечение обстоятельств вызвало столь необычные признания.
– Большая жизненная удача, – а вы благодаря своим качествам можете ее достичь – исцелит вас, – сказал он. – Развивайте заложенные в вас побуждения, господин де Сент-Малин, – и вы преуспеете на войне и в политической интриге. Тогда, достигнув власти, вы станете меньше ненавидеть.