У стен, на полу, застеленном коврами, лежали курпачи. Подушки, вышитые яркими нитками, были разбросаны на них живописными горками.
Когда Турсен вошел в галерею, Урос уже сидел, прислонившись к стене, скрестив ноги так, чтобы его левая, искалеченная, была прикрыта другой.
Турсен сел напротив, облокотившись на подушки. Вошел Рахим с большим подносом, на котором стоял чайник, блюдца с белым сыром, сладостями и миндальным печеньем. Поставив поднос между мужчинами, Рахим наполнил им пиалы свежим чаем и снова вышел. Урос и Турсен пили и ели в молчании.
Исподтишка бросая взгляды на сына, старый человек наблюдал за его выверенными, такими знакомыми движениями, и вновь его сердце наполнила та же самая нежность и тревога, что и утром. Как же сильно он похудел, какой же он бледный!
«Урос, мой сын… — думал старик с любовью, в которой были и радость и боль, — мой сын…»
Солнце стояло высоко в небе. Тени от крыльев степных орлов и соколов заскользили по земле причудливыми спиралями.
Неожиданно Урос нарушил молчание:
— Там, на юге, они летают над землей низко-низко… Там, в горах, над кладбищем кочевников…
Турсен застыл. Этот голос — он был таким отрешенным, словно звучал из другого мира. Только теперь он заметил, что и глаза у сына потемнели от какой-то глубокой, непонятной тоски.
— Там, на юге, меня ждал Предшественник мира вместе со своими богами.
Он говорил очень тихо, и Турсену пришлось наклониться к нему, чтобы разобрать слова.
— Он видел, как я убил безухих бестий… несмотря на мою сгнившую ногу, — продолжал Урос, и его глаза вспыхнули, — Да, я сбежал из больницы. Потому что там меня доверили заботам иностранной, неверной женщины, которая не закрывала своего лица и должна была трогать меня и видеть мою наготу.
— Именем пророка, это правда? — воскликнул Турсен пораженно и приподнялся с подушек.
— Именем пророка, — веско ответил Урос.
Турсен снова сел и взял себя в руки:
— Хорошо, сын мой… Ты поступил правильно… продолжай…
Но Урос молчал. Турсену показалось, что его лицо стало еще прозрачнее и бледнее.
— Ты меня слышал? — осторожно спросил он.
Урос кивнул. О, конечно, он слышал. Никогда он не забудет ту гордость за него и одобрение, которое прозвучало в словах отца. Это был тот самый тон, что был и в голосе Месрора, когда он разговаривал со своим маленьким сыном. И Урос почувствовал себя настолько счастливым и умиротворенным, что не понимал, зачем еще что-то рассказывать. К чему?
Он достиг всего, чего он хотел достичь своим страшным путешествием: Турсен был им горд, Турсен относится к нему по-дружески и с симпатией.