Всем смертям назло (Давыдов) - страница 81

– Да, Рэйчел. Да. Слышу.

– Моя жизнь принадлежит тебе, Джейк. И не только жизнь. Я верю, что никто не сможет распорядиться ею лучше, чем ты. Правильнее, чем ты. Пожалуйста, сделай так, чтобы с моей верой ничего не случилось. Обещаешь?

– Обещаю.

– Мужчины, – вздохнула Рэйчел. – Боюсь, ты так никогда и не поймёшь, что это значит – видеть мужчину со стороны. Мужчину, который занимает всё твои мысли, всё существо. Тебе не стыдно?

– Стыдно, моя девочка, – вздохнул Гурьев, обнимая её. – Стыдно, родная моя. Но нет хуже стыда, чем знать, что твоё слово ничего не значит. А моё слово кое-что значит. И меня это радует.

– Сантьяго де Гуэрра. Звучит неплохо, – Рэйчел, улыбаясь и качая головой, отложила в сторону чилийский паспорт Гурьева, доставленный вчера из японского посольства. – Ну, и зачем этот маскарад?

– Это мой любимый приём, – пробормотал Гурьев, рассматривая своё изображение в громадном зеркале. Из амальгамы на него смотрел высокий и суровый молодой прелат в соответствующем одеянии – чёрная сутана, малиновый кушак и малиновая шапочка, небольшой наперсный крест из серебра ручной работы на двойной цепочке. – Как думаешь, стоит показаться в таком виде отцу Даниилу?

– Если тебе дорого его душевное спокойствие – ни в коем случае, – возмутилась Рэйчел. – Такого обращения он не заслужил!

– Ну, ладно, ладно, – примирительно проворчал Гурьев. – Я пошутил. Я с удовольствием взял бы тебя с собой, но никто, кроме тебя, не в состоянии справиться в моё отсутствие с нашим неимоверно разросшимся хозяйством.

– По крайней мере, я могу быть уверена, что в этом наряде тебе на шею станет вешаться чуть меньше женщин, чем обычно.

– Да ну?! – приподнял Гурьев правую бровь. – По-моему, наоборот: запретный плод сладок. Далеко не каждая женщина может похвастаться тем, что ей удалось соблазнить католического епископа. Не сомневайся, желающих найдётся предостаточно.

– Негодяй, – Рэйчел засмеялась и ткнула его кулачком в бок. – На меньшее, чем притвориться епископом, ты не согласен?

– Ты же знаешь – я не люблю мелочиться, – заявил Гурьев, притягивая Рэйчел к себе и наклоняясь к её губам.

– Тогда я буду первой. Какая фантастическая, богохульная, восхитительная картина, – успела прошептать Рэйчел прежде, чем поцелуй выключил для неё всё остальное мироздание.

– Просыпайтесь, падре, – тихо проговорил Гурьев, увидев, как дрогнули веки понтифика. – Нам нужно о многом поговорить.

Он воспользовался одним из своих излюбленных и проверенных приёмов – появляться перед человеком в последней фазе третьего или четвёртого ночного сна, когда сознание занято углублённой переработкой пережитого за день. Этот приём лишал жертву какой бы то ни было воли к сопротивлению, а на людей верующих или мистически настроенных действовал просто безотказно.