На руке болтался широкий медный браслет с тонкими острыми кромками. Поводок. Кажется, теперь мне стало страшно. Такие уродливые побрякушки надевают на каторжников в рудниках, чтобы не сбежали, а подвязку – обычно тонкое простецкое колечко – отдают надзирателю. Сделай лишний шаг, перетяни подвязку, и с легкостью останешься без руки или ноги– смотря куда прицепят. Но часть плоти оторвет не сразу – сначала кромки только сожмутся, врезаясь в кожу, потом медленно разорвут сухожилия, раздробят кости. И ты никак не сможешь это остановить, ведь больше ты себе не хозяин.
– Спасибо, что на шею не нацепили, – угрюмо высказалась я, рассматривая «украшение».
Василий крутил между пальцами тонкое колечко, разглядывая его почти безучастно. Но мы оба понимали – под внешним безразличием прячется бурлящая злая радость. Он мечтал расквитаться со мной с тех самых пор, как я случайно узнала о его тайнах. Авдей, синюшный и трясущийся, облокотился о столешницу, очевидно растратив все силы.
– Что, колдун, сердечко шалит? – хмыкнула я, пытаясь выбраться из мягкого плена кресла.
– Наталья! – Граф надел кольцо на мизинец. – Пока поводок длинный, но станешь паясничать – укорочу! – И вдруг рявкнул излишне резко: – Степан!
Дверь моментально открылась, впуская Хранителя внутрь. Он остановился на пороге и не решался сделать шаг, боясь запачкать грязными сапогами и без того плохо вычищенный серый ковер на полу. Выглядел Степан до странности скованным и напряженным. Только потом поняла – он боялся графа до трясущихся поджилок, подгибающихся коленей, и ничто не могло изменить этого.
– Степан, к вечеру собери отряд Натальи у парадного входа. Мы выйдем поздороваться.
– Мой отряд? – насторожилась я, наконец-то встав на ноги и оправляя рубаху.
– Ты же не думала, что война тебя не затронет, – хмыкнул граф. – Или ты действительно так думала? Глупышка, право слово.
Странное, однако, у графа чувство юмора.
Мне выделили бывшую комнату Ефросиньи – девицы-выпи. Не скажу, что смутили. Постелили бы на лавке в подвальных казематах – наплевать. Спать хотелось до умопомрачения.
Посреди комнаты стояла лохань с горячей водой, притащенная лакеями для мытья, на кровати с балдахином лежали чистые порты и рубаха. В углу рядом с камином жалась худенькая девушка в великоватом платье и нелепом чепце.
– Тебя как зовут? – Я села на мягкую перину, стаскивая грязные сапоги и брезгливо откидывая их.
– Н-Наталья, – тихо пролепетала она.
– Наталья? Тезки, значит. – Не церемонясь, я спокойно стянула с себя перепачканную одежду, оставшись нагой и совершенно сконфузив несчастную. – Как же ты, Наташенька, ангел мой, в этот гадюшник попала?