Рассуждения старика о состоянии церквушки господин Смирнов пропустил мимо ушей. Не утерпел, повторил вопрос:
– Что вы знаете о Гольцовых?
– Все, – просто сказал отец Серафим. – Спрашивайте, сын мой.
Всеслав растерялся. Если бы он знал, что именно его интересует! Ах да… Авдотья!
– Кто такая Авдотья? – выпалил он.
– Авдотья? – удивился батюшка. – Дочь Гольцовых.
Смирнов не понял.
– Вторая, что ли? Ну… то есть младшая? Или старшая?
– Родная дочь у них только одна, – ответил отец Серафим. – Авдотья Несторовна Гольцова. Правда, по паспорту она Евдокия.
– Как?! – опешил Всеслав. – Вы ничего не путаете?
– Думаете, отец Серафим из ума выжил? – добродушно улыбнулся священник. – Ничего я не путаю, молодой человек. Нестор Потапыч – царствие ему небесное! – умер; супруга его, Прасковья Федоровна, лишилась рассудка – так что тоже как бы умерла для мира. Выходит, тайну хранить более незачем. Поэтому я и согласился говорить с вами. Вы ведь небось из большого города в нашу глухомань приехали? Значит, привело вас сюда нечто важное. По пустякам в такую даль никто не потащится. Верно я рассуждаю?
– Верно… – Сыщик не знал, что и думать. – А… как же Варвара? Варвара Несторовна Гольцова?
– Варька-то? Красавица… – вздохнул отец Серафим. – Хороша девка! И в кого уродилась такая? Дьявольская ее прелесть или ангельская – не мне судить. А только с ума она свести ох как может! Любого мужчину, даже такого праведного, как покойный Нестор Гольцов.
– На что вы намекаете?
– Ладно, тогда по порядку, – кивнул священник. – Варвара дочерью приходилась Прасковье Федоровне, а отец у нее был другой, не Гольцов. Случился грех по молодости… Прасковья была баба пригожая, смирная, богобоязненная, да не спасло это ее. Приехал к нам в деревню агроном: красивый парень – чуб завитой, глаза синие, на гармошке играет – заслушаешься! Как у них с Прасковьей дело сладилось, никто про то не ведает. Только недолго задержался у нас агроном этот: заскучал, запил – и обратно в город подался. А Прасковью бросил. Она и без того в девках засиделась, а тут еще и такой… конфуз. Прибежала она ко мне… сама не своя… упала в ноги и давай голосить: так, мол, и так… беременна я, ребенка жду. Что делать? В деревне тогда это позором считалось страшным. Хотела Прасковья от ребенка избавиться, но я ее отговорил. Очень она переживала. Думаю, уже в то время безумие ее зародилось. Ну… живота еще видно не было, отдали ее родители молчком за Нестора Гольцова. Он из раскольников был, суровый мужик, свирепый даже – но тут уж выбирать не приходилось. Стали они жить. Гольцов жену в свою веру обратил, а вскоре у молодых ребеночек родился, на три месяца раньше срока. Скандал был… не приведи господи! Как Гольцов жену свою бил… смертным боем. Если бы не люди – убил бы! Девочку он с рождения возненавидел. А она, будто назло, росла и расцветала, как роза. Такая краса – на всю деревню загляденье. Ох и лютовал Нестор Потапыч, ох и бесился! Прасковью со свету сживал за Варьку. И заставил ее дать обет – принести «семя антихристово» в жертву богу. Уж как он это собирался сделать, не знаю, а только твердил на каждом углу: «Душу загублю, если не пожертвую дочерью Варварой святой вере!» Какая она ему дочь – люди догадывались, шептались по углам, а он пуще ярился, багровел от злости. Господь нас разными способами испытывает, вот и Гольцову послал испытание. От ненависти до любви – один шаг! Подросла Варька, распустилась диковинным цветком. И возлюбил Нестор неродную дочь, воспылал к ней греховной страстью, да так, что не мог сам с собой совладать. Гольцовы держались особняком, глаз на люди лишний раз не казали, а все одно – шила в мешке не утаишь: пошли слухи, будто Прасковья застала мужа в сараюшке с дочерью Варварой. Было что меж ними аль нет, точно не скажу, не знаю. Говорили еще, будто Нестор Потапыч хотел Варьку топором порубать за соблазн. А может, это он так в жертву ее чуть не принес…