Помнится, в тот отмеченный день 1997 года один из присутствовавших при разборе раритетов с верхней полки со смехом сказал:
– Ну, теперь Виктор как заядлый архивист немедленно бросится узнавать, какой именно концерт тогда шел…
Почему-то бросаться не захотелось. Хотя и не слишком трудное было бы деяние – в Москве более чем достаточно музеев, архивов и частных коллекций, где можно отыскать нужную афишу 1921 года. Не захотелось, вернее, не смог себя заставить. И долго не осознавал, почему. А ответ нашелся четыре года спустя при посещении музея о. Павла Флоренского (на Плющихе), того самого священника, который венчал молодую чету Лосевых в Сергиевом Посаде.
Среди многих фамильных реликвий музей хранит давно засохший листок клубники с единственной едва приметной особенностью. Вместо обычных трех лепестков-лопастей у него в наличии четыре. Когда-то о. Павел загадал «на счастье», пошел судьбу под ногами высматривать. Мол, найду с лишним лепестком, быть загаданному. И нашел.
Тем подтверждается: судьбоносными символами могут стать самые простые вещи. Но становясь таковыми, они не терпят изменений, дополнений и пересмотров. Всякая бесконечность (а символ – бесконечен) незыблема. Попробуй-ка, к примеру, оторвать тот лишний лепесток!
Ничего не добавляла к большому и эта малость, выяснять или нет старый репертуар концертного зала. Где-то во глубине, перед внутренним взором надежно встал и всему довлел образ вполне заданного жеста билетерши: сложить билетики вместе, привычно согнуть их по верхнему левому углу и тут же слегка надорвать. Сразу оба и навсегда. Всякий символ – соединение, а здесь явлен еще и символ соединения.
…А, правда, надежды – реальность? И верно – нет знаков без смысла? Пути в океанах разлуки, следы по воде – на века останутся. В этом и хитрость. Поэтому слышно, как близко сходились не руки, а звуки и таяли, как облака.
Скобки понимания
«Поближе к древним грекам и римлянам, подальше от табу и тотема» – многие ли принимали да и сейчас принимают ли этот «окрик» Поля Фукара, адресованный исследователям античности? Как мало кто другой, Лосев потратил огромные усилия именно на то, чтобы отнестись к наследию прошлого бережно и всерьез, по существу, а не довольствоваться пустыми побасенками либо свысока и просвещенно («просвещенски» – ходовое лосевское ругательство) бросать предшественникам упреки в недосмотрах и заблуждениях.
Лосев выискивал ценное зерно даже тех древних построений, к которым современные мыслители часто не знают как и подступиться. Например, он убедительно показал (подобных находок на его счету много), какой смысл имеет загадочное утверждение Платона о том, что удовольствие, испытываемое тираном, ровно… в 729 раз меньше удовольствия законного царя. «Во всякой фантастике есть своя внутренняя логика, которую надо вскрыть и точно проанализировать, – этим энергичным лозунгом, провозглашенным еще в первой книге 1927 года, исследователь руководствовался всю свою долгую жизнь.