Что же это получается? На них развернули полномасштабную охоту? И все из-за того, что они из разных классов? Так ведь это все ерунда. Древность какая-то! Борьба Монтекки и Капулетти [4]. Мало ли кто из какого класса! В конце концов, это совершенно не их дело!
– Да ладно тебе! – комично сморщила носик Ася. – Как будто ты в него так сильно влюблена, что вам уже есть что скрывать. Встретились, поговорили. Червякам делать нечего, вот они за вами и следили. Все утро трепались о том, как они промерзли и как ты от них по дворам пряталась.
– Это все? – нахмурилась Гараева, надеясь, что разговор на этом закончится.
Не закончился. Репина еще долго вздыхала и охала. Несколько раз к ним подходил Константинов, пристально вглядывался в Леру, словно пытался в ней увидеть что-то неожиданное.
– Нет, никаких признаков, – вздыхал он, отходя.
– Но бывает еще обратное влияние, – со знанием дела качал головой Майкл. – Может, она его облагородит?
– Тогда получится Черво-лебедь, – упражнялся в острословии Ян. – Или Царский Червь!
Наумова довольно хихикала, а Жеребцова молча прожигала Лерину спину пристальными взглядами.
Что им от нее надо?
– Посмеялись? – не выдержала Ася. – Теперь катитесь отсюда! Сами вы – псевдогусеницы! А ты почему фыркаешь? – повернулась она к Юльке. – Завидно стало? В тебя-то никто никогда не влюбится!
– В тебя влюбится? – спросила, как припечатала, Наташка.
– Да обойдусь я без вашей любви, – щедро отказалась от своей доли столь сомнительного дара Репина.
– А тебя, что, тоже на сторону потянуло? – подскочил Константинов. – Ты только заранее предупреди, чтобы мы о твоей судьбе не беспокоились.
– Ой, я как-нибудь без вас обойдусь, – продолжала лихо отбиваться Ася. – Ты лучше за Наумовой последи. А то она из-за Курбаленко уже на людей кидается.
– Ну, ты, язык-то свой подбери! – Теперь Юлька с ненавистью смотрела на Репину. – А то он сейчас станет таким же коротким, как и твой рост.
– А что это вы, а? – подбежала вечно опаздывающая Царькова.
Разговор уже норовил превратиться в крупную ссору, но тут хлопнула дверь, и в кабинет походкой цапли вошел Червяков. Он цепким холодным взглядом оценил «поле боя» и недовольно поджал губы.
– Что-то у девятых классов в последнее время как-то неспокойно, – проскрипел он, выгружая на стол стопку тетрадей и журнал. – Что делите? – Класс молчал. – И вроде бы не весна, чтобы особенно бузить…
Все знали, что вольности на уроке алгебры не допускаются, поэтому молчали. За сказанную не на тему урока фразу можно было и в коридоре оказаться, и с дневником за родителями отправиться. Червяков никогда не кричал. Он говорил негромко, но от его голоса всем становилось не по себе.