Верещагин видел перед собой черту, которую провел всадник. Голову захлестывал ужас, казалось, что конь вот-вот опустит на его спину могучие копыта. Антону мерещилось, что он уже видит, как из-под сползшего капюшона на него смотрят испуганные глаза маленькой Кати Талаевой.
Конечно, ничего этого он видеть не мог, потому что бежал, не оглядываясь, перед ним маячила приближающаяся полоса.
«Только не бояться!» – упрашивал он сам себя и чувствовал, что от страха ему сейчас откажут ноги.
Через черту он не перешел, а перепрыгнул, приземлившись на руки ребят.
– Тоха! – раздался общий вопль. Он потонул в громком, закладывающем уши ржании коня. Все замерли, потому что лошадь черной тенью мелькнула над снегом. Но Верещагин уже был на безопасной территории, и всадник, словно врезавшись в невидимую преграду, растворился во взметнувшемся снеге.
– Подкова, – прошептал Рыжик, когда общими усилиями его удалось оттащить к палаткам.
– Я сейчас за ней сбегаю! – отозвался Токаев.
– Стоять! – рявкнул Паганель, отчего остановились все. Рыжик выпал из ослабевших рук. – Никто никуда не пойдет, – более спокойно добавил Олег Павлович, помогая Антону подняться. – Все остаются в лагере и никуда дальше трех шагов от костра не отходят. Это понятно? – Все неуверенно закивали. – Карина, что у нас с обедом? – повернулся он к остолбеневшим девчонкам.
– Готов, наверное, – пожала плечами Смирнова, оглядываясь на потухший костер.
– Чтобы через полчаса обед был готов. – Добрый и хорошо знакомый Паганель вдруг стал жестким и непривычно строгим. – Верещагин, снимай лыжи, иди переодеваться, вернешься, все расскажешь. Токаев, помоги девочкам развести костер. Сидоров, принеси миски и весь запас шоколада. Повторяю, из лагеря – ни ногой!
Он внимательно оглядел всех и отвернулся.
– Подкову бы вернуть… – зашептал Антон. – Может, пригодится…
– После поговорим! – суровый голос Паганеля не допускал возражений.
Антон быстро переоделся, сунул ноги в злополучные валенки и юркнул за палатки. Ему казалось, что роковой черты уже не должно быть видно – столько по ней скакали. Но она была – четкая, ясная, глубокая. Рыжика передернуло от ее вида. Вокруг не было никого. В десяти шагах от черты, на самом верху чудом сохранившегося сугробика, темнела в холодном свете солнца подкова.
Добежать бы до нее, схватить и прыгнуть обратно…
Искушение было слишком велико. Верещагин уже дернулся, но на его плечо тут же легла чья-то рука. Он испуганно обернулся.
– Далеко собрался? – сурово спросил Олег Павлович. – Ты ничего не хочешь нам рассказать?