Яна не собиралась давать какие-либо объяснения лейтенанту. Во-первых, признаваться в своих столь не свойственных ее рациональной натуре сентиментальных воспоминаниях и нахлынувших чувствах не хотела. Во-вторых, она сама не могла объяснить, почему ей так хочется спокойно поразмышлять не в душной комнате, а на свежем воздухе, пройдясь по улицам, на которых еще нет вечно куда-то спешащего, суетящегося и толкающегося потока народа. «Должно быть, бессонная ночь отрицательно сказалась на моих умственных способностях», – иронично усмехнулась про себя Яна. Руденко же всей своей грузной тушей подпрыгивал рядом, пытаясь объяснить своей иррациональной подруге, что расхаживать в такой час по городу – самоубийство. Из него так и сыпались цифры статистики избиений, надругательств, хулиганских выходок расшалившихся ночью малолеток. Яна одной фразой отмела все его возражения:
– Семеныч, спасибо за заботу, но я сама справлюсь. Со мною Джемма, а кроме того, ты мне сам неоднократно заявлял, что ближе к рассвету угоманивается почти все хулиганье.
Не зная что на это ответить и не в силах постичь настроение Яны, Руденко лишь пожал плечами и обиженно хлопнул дверцей своей машины.
* * *
Милославская взяла Джемму за поводок и отправилась куда глаза глядят. Она чувствовала, что только в тишине уснувшего города, среди омытой летним дождем листвы способна будет поразмыслить над обстоятельствами этого запутанного дела и прийти к какому-то выводу.
Женщина медленно шагала по Соборной улице. Она шла почти бессознательно, не выбирая направления, а следуя за тянущей поводок Джеммой.
В предрассветный час город преобразился. Не бросался в глаза валяющийся повсюду мусор, еще не убранный дворниками, в розоватом свечении скрадывались обшарпанные фасады особняков, выстроенных еще, наверное, в прошлом веке. Казалось, дома таинственно молчали, вспоминая свою молодость и обретя в этом воспоминании утраченную прелесть. Там же, где ущерб, нанесенный зданиям временем был слишком заметен, все скрадывала пышная растительность – цветущие каштаны, нежная акация и покрывающие мостовую белым пухом тополя. Этот пух, сперва немного прибитый дождем, уже кружился, словно белый снег. Но Яна раздумывала, сопоставляла и анализировала, не замечая окружающей ее хрупкой урбанистической красоты, исчезающей с первыми солнечными лучами. Путь ее был не столь уж и далек, но направлялась она не к дому, а к набережной, пересекая улицу Некрасова.