– Я его видел.
– И он был жив-здоров? – быстро спросил Брэйн. – Как был одет?
– Он выглядел прекрасно, – с каким-то странным выражением ответил Крэйн. – Одет он был, как вчера, в пурпурных одеждах, воспроизводящих портрет предка шестнадцатого века. Он был с коньками в руках.
– И с мечом на бедре, полагаю, – прибавил допрашивающий. – Кстати, а где ваш меч, мистер Крэйн?
– Я его бросил.
Все странно стихли, и невольная мысль пронеслась во многих головах серией цветных картинок. Они уже свыклись со своими причудливыми уборами, еще великолепней вылеплявшимися на прослоенной морозным серебром серости пейзажа, так что пестрые фигурки мелькали и сияли, как ожившие на витражах святые. Эффект усугублялся тем, что многие беззаботно преобразились в архиереев и монахов. Но особенно отпечаталась в памяти у всех одна картинка, отнюдь не монашеского толка. Фигура в ярко-зеленом и другая, в пронзительном пурпуре, скрещивают серебряным крестом свои мечи. Положим, то была и шутка, но сквозь нее просвечивала драма; и странно, и страшно было подумать, что в серых рассветных сумерках те же движения тех же фигур могли обернуться трагедией.
– Вы с ним поссорились? – быстро спросил Брэйн.
– Да, – отвечал невозмутимый человек в зеленом. – Вернее, он со мною.
– Из-за чего он с вами поссорился? – спросил судья.
И Леонард Крэйн не ответил. Хорн Фишер, как ни странно, по-видимому, вполуха слушал этот допрос с пристрастием. Его ленивый взор томно скользил следом за князем Бородино, который вдруг направился к опушке, минуту помедлил в раздумье и скрылся в темени стволов.
Из неуместной рассеянности Фишера вывел голос Джульетты Брэй, звякнувший неожиданным металлом:
– Если запинка в этом, лучше сразу объясниться. Мы обручились с мистером Крэйном. И когда я сказала брату, он был недоволен. Вот и все.
Ни Фишер, ни Брэйн не выказали ни малейшего удивления, но последний негромко отчеканил:
– За исключением того обстоятельства, что оба господина отправились переговорить в лес, где один бросил свой меч, а другой сложил голову.
– Смею ли полюбопытствовать, – спросил Крэйн, и по его бледному лицу судорогой прошла усмешка, – что, интересно, я предпринял далее? Примем блестящую гипотезу, что я убийца. Но надобно же еще доказать, что я волшебник. Если я проткнул вашего несчастного друга, куда подевал я тело? Повелел джинну унести в тридевятое царство, тридесятое государство? Или всего-навсего превратил в белоснежную лань?
– Не вижу никакого повода острить, – отрезал англоиндийский судья. – То, что вы шутить изволите, ничуть вас не обеляет в наших глазах.