“Нужен свой человек в штабе”, – сказал я. Валентин послушал, покивал, задумался…
“А если Таня?” – вдруг спросил он.
Я вначале даже не понял, о ком он говорит. При чем тут Таня? Это было настолько непривычно, что меня сразу же одолели сомнения: как это будет воспринято в обществе? Что скажут журналисты, политики? Как она будет встречена в Кремле?
… С другой стороны, Таня – единственный человек, который сможет донести до меня всю информацию. Ей скажут то, чего не говорят мне в глаза. А она человек честный, без чиновничьих комплексов, скрывать ничего не будет. Она молодая, умная, она моя дочь, с моим характером. С моим отношением к жизни».
Ельцина обуревал комплекс поздней любви к своей дочери: это понятно. (Какими только восторженными эпитетами не награждает он ее: «и потрясающее женское обаяние, и мягкость, и ум, и тонкость».) «Тонкую» Дьяченко одолевали нереализованные амбиции и врожденное честолюбие.
Ослепленные эмоциями, оба они упорно отказывались понимать, что становятся жертвой холодного, иезуитского расчета Юмашева с Березовским и примкнувших к ним граждан : Гусинского, Малашенко, Чубайса.
В одном из немногочисленных своих интервью Дьяченко скажет потом:
«В предвыборной кампании я была связующим звеном между мозговым штабом, аналитической группой и папой, без чего, наверное, все было бы намного сложнее. Тогда счет шел на минуты».
Неискушенная в интригах и политики Дьяченко являлась идеальным инструментом влияния на престарелого отца. Беря на себя функции связующего звена между президентом и олигархами, она заведомо попадала под их чары: с тем же успехом Татьяна Борисовна могла усесться играть в катран с профессиональным каталой .
Дьяченко была достойной дочерью своего отца, вскормленной его грудью. (Натурально грудью: этот исторический факт подробно описан в первой ельцинской книжке. Когда вместе с грудной Татьяной ехал он куда-то на поезде и младенец принялся кричать, Ельцин не нашел ничего умнее, как поднести дочку к своей груди и таким причудливым макаром убаюкивать ее.)
Все комплексы его – тщеславие, амбиции, самолюбование – целиком перешли ей по наследству. Плюс еще один, самый, может быть, важный – страсть к красивой жизни, но это уже вопрос к генетикам. Ради реализации своих многолетних мечтаний Дьяченко готова была на любые жертвы.
Она даже без зазрения совести бросила грудного сына Глеба, которому к началу кампании не исполнилось и полугода, а сама принялась вслед за папой мотаться по стране.
Известен такой показательный случай. Когда Татьяна вернулась из очередной предвыборной поездки, старшая сестра передала ей привет от Глеба. Реакция была по меньшей мере странной: «А кто это?» – удивленно спросила Дьяченко. На что не менее удивленная Окулова ответила: «Твой младший сын».