На большой светлой кухне уже суетились несколько пожилых женщин. На таких мероприятиях не принято специально знакомиться с присутствующими, я только поздоровалась и вместе со всеми занялась хозяйственными хлопотами.
За столом мы оказались рядом. Борис ограничился одной рюмкой – он налил себе вторую, которая так и простояла до конца вечера. Общение наше состояло из дежурных фраз вроде «что вам положить» и «разрешите вам налить». Я постоянно чувствовала исходящее от него напряжение и от волнения молча давилась едой.
Траурная речь, которую Борис был должен произнести, далась ему нелегко. Вернее, это была вовсе не речь – просто слова.
– Мама была для меня… для нас с Арсением мама была всем, всем на свете. – Волевое худое лицо исказилось гримасой, в абсолютной тишине он запрокинул, как давеча в классе, голову, но справился со слезами. – Я благодарю тех, кто нашел сегодня время и посетил нас… с мамой. Спасибо.
Жалость волной захлестнула меня. Слова – это просто слова, они ничего не значат. Когда уходит близкий, дорогой, самый дорогой тебе человек, возможно ли передать словами то, о чем плачет твое раненое сердце?
Поминки всегда угнетают меня своей показной ненатуральностью. Зачем, ну скажите на милость, столько еды? Люди пришли, поели, на миг задумавшись о бренности существования, и ушли домой, к своим привычным делам и проблемам. А Борис с сыном остаются жить – совершенно одни на белом свете, двое одиноких и, похоже, еще не нашедших друг друга людей. Арсений волчонком забился в угол и не поднимал глаз от тарелки. Меня он старательно не замечал. Впрочем, мальчик скоро исчез – ушел к приятелю, как пояснила мне высокая статная дама со старинной камеей на груди и раритетным черепаховым гребнем в седых волосах, давняя приятельница покойной.
Обратно меня Борис привез уже ближе к полуночи. Всю дорогу мы молчали. Подъехав к дому, он помог мне выбраться из машины (наверное, для того, чтобы грациозно покидать его джип, нужно тренироваться годами!), проводил до квартиры.
У моих дверей вышла какая-то заминка. Что-то проскочило между нами. Борис сказал только одно слово:
– Спасибо.
Сел в лифт и уехал.
Утро началось, как обычно, – звоном будильника и пением птиц за окнами – все никак не могу привыкнуть к этому. Солнце светило, как и вчера, но ветер дул холодный, и я пожалела, что не прихватила плащ. Ну, конечно, за ночь расцвела черемуха! Майское похолодание традиционно связывается с цветением черемухи, но у нас в Питере к этому добавляется еще и прохождение по Неве ладожского льда. От дома до станции метро и от метро до школы я передвигалась почти бегом, насквозь продуваемая «ласковым майским ветерком». А в школе меня поджидал пренеприятный сюрприз. До начала урока оставалось минут десять. Обычная беготня между парт, хихиканье, мелкие потасовки.