Автоматически Корд с молниеносной быстротой выхватил из кобуры кольт и нажал на курок. Пантера повалилась на бок, и горящие злобные глаза закрылись. Еще не развеялся дым, как Корд уже скользил вниз по стене каньона. Он добрался до каменистого дна и бросился на колени возле неподвижного тела.
— Наверняка, ребенок не мертв, — молился он, нащупывая пульс на тонком запястье.
Когда он почувствовал биение сердца, он облегченно вздохнул.
— Черт, — проворчал он, нахмурившись. — Я уверен, что Джонти в обмороке, — Корд бегло ощупал тело, но не нашел ни одного перелома.
С необычайной для него нежностью он стряхнул песок с кудряшек Джонти и убрал их со лба.
— Наверное, ты так сильно испугался кошки, — его взгляд блуждал по неподвижному телу. Корд заметил, что рубашка на плечах разорвана в клочья. — Эта одежонка окончательно износилась.
Он собрался открыть свою фляжку и побрызгать водой на грязное лицо и привести Джонти в чувство, когда его взгляд привлекла широкая повязка из белой материи вокруг узкой груди.
— Что это? — пробормотал он, расстегивая три пуговицы, которые уцелели и все еще были застегнуты. — Интересно, когда он поранился, и почему этот идиот никому ничего не сказал?
Ловкие пальцы Корда развязали узел, он поднял Джонти, чтобы размотать повязку и, сняв ее, снова опустил на землю. Корд резко откинулся назад, у него перехватило дыхание, и он стал белым, как полотно: он не мог поверить в то, что увидел. Это было невозможно — но, тем не менее, Джонти Рэнд была женщиной!
Его сердце учащенно забилось. Для мужчины, привыкшего к отвисшей груди проституток, эти два упругих холмика были просто очаровательны. В изумлении он поднял руку, чтобы погладить эту нежную плоть, но поспешно ее опустил. Нельзя было этого делать, пока ребенок без сознания.
Ребенок! Ха! Корд невесело усмехнулся. Здесь лежал не ребенок. Он обвел ее глазами, заметив тонкие черты лица, прямой нос, полные губы и бархатистую кожу. Джонти Рэнд была женственна, и ему трудно было поверить в то, что он не замечал этого раньше.
«Ты не замечал этого по простой причине, — сказал внутренний голос. — С тех самых пор, как ты узнал ее, тебя подготовили к тому, чтобы ты поверил, что она — мужчина».
Он вспомнил все жестокие и обидные слова, которые говорил Джонти, и все грубые поступки по отношению к ней. Он вспомнил ее избитые, истекающие кровью ноги, вспомнил времена, когда он грубо прикладывал к ней руки, и те обиды и обвинения, с которыми он на нее набрасывался.
На лице Корда появилось раскаяние и сожаление, когда он вновь взглянул на прекрасное обнаженное тело. Слишком нелепо было бы думать, что Джонти когда-нибудь его простит. Слишком много раз видел он, как в этих голубых глазах вспыхивала ненависть к нему.