– А когда это было?
– Да уже, поди, года четыре…
С этой интересной информацией я отправился в третью квартиру.
Она оказалась совершенно не такой, как предыдущие. Не то что богатой, нет, но вполне цивильной, аккуратной, со свежими обоями на стенах и каким-то импортным, под паркет, линолеумом на полу, с нестарой мебелью, телевизором «Самсунг» и даже компьютером на столике в углу, рядом с книжными полками, заваленными учебниками. И Степан Суховей с женой Надеждой – далеко не старые еще люди, меньше пятидесяти, и одеты не нищенски, а нормально – Степан хоть и на костылях, а в джинсах «Ливайс»…
Конечно, здесь, на первом этаже, нас уже ждали – слух о переселении всегда распространяется по дому быстрее пожара, и если вас интересует семья, проживающая на нижнем этаже, вы для того и начинаете обход с верхнего. И – наоборот. Главное, чтобы люди не замыкались, а встречали вас с открытой дверью и душой…
– Вам, как инвалиду, полагается, наверное, какая-то дополнительная жилплощадь? – спросил я у Степана Суховея, зная наверняка, что ни хрена ему не полагается.
Стоя у окна на своих костылях и куря в форточку, он потер щеку и усмехнулся, словно читая мои мысли:
– Ни хрена мне не полагается. Пенсию и ту уже третий месяц не платят!
– Да? Почему?
– А говорят, Москва все забирает, все налоги, а назад ни хрена не дает…
Это была только часть правды. Хотя Москва действительно забирает из регионов все налоги, чтобы перераспределить их по-братски между богатыми и бедными областями, истинная причина задержки выплат пенсий и пособий по нищете отнюдь не в том, что Москва задерживает эти фонды, а в том, что по дороге сначала в Москву, а потом из Москвы эти деньги имеют чисто российскую способность исчезать и таять буквально на каждой инстанции. Иными словами, изначально-то хотели распределять бюджетные деньги как лучше, а получилось точно по Черномырдину.
Но я сделал вид, что мне это все в новинку, и изобразил изумление на лице:
– А как же вы выживаете?
– Да вот так, крутимся… – вставила Надежда Суховей и с укором посмотрела на мужа.
Он отвернулся к окну. А я, отметив про себя эту переглядку, сунул нос в домовую книгу:
– Итак, в этой квартире прописаны вы, ваш сын Кирилл… Где он, кстати?
– В школе, где же еще? – сказал Степан.
– Через час будет, – тут же добавила Надежда.
– И Полина Степановна, ваша дочь. Это она? – И я показал на большую Полинину фотографию, которую уже видел в Москве, в квартире Полины на Патриарших. Только на той метровой фотографии шестнадцати- или семнадцатилетняя Полина была в полный рост и практически обнаженная, если не считать узеньких лифчика и трусиков, а здесь та же фотография была обрезана по плечи. Но – взята под стекло и в рамку.