— Щиты! Щиты! Щиты! — взревел Саграмор, напоминая о необходимости держать строй, и мой сосед справа сцепил свой щит с моим, и усмехнулся, и ткнул вперед копьем. Я заметил вражеский меч, отведенный назад для могучего удара, и подставил Хьюэлбейн ему навстречу: лезвие пришлось точно в запястье противника и перерубило кость, словно хрупкий тростник. Меч отлетел к нам в тыл: окровавленные пальцы по-прежнему сжимали рукоять мертвой хваткой. Воин слева от меня пал от удара копьем в живот, но боец из второго ряда занял его место и с громогласным проклятием вдарил щитом вперед и завращал мечом.
Очередное пылающее полено пролетело над нашими головами и обрушилось на двух вражеских копейщиков; те отшатнулись друг от друга. Мы прыгнули в проем и вдруг осознали, что перед нами — песок. Просто песок.
— Держитесь вместе! — закричал я. — Вместе держитесь!
Враг отступал. Воины переднего ряда все погибли или истекали кровью, во втором ряду живых тоже не осталось, а в последнем ряду собрались те, кто сражаться не рвался, и потому этих вырезать было проще простого. Эти подонки поднаторели в насилии и знали толк в грабеже, а вот с щитовым строем заматерелых убийц в жизни не сталкивались. А мы убивали — о, как убивали! Их стена рушилась, подточенная огнем и страхом, а мы орали победную песнь. Я споткнулся о чье-то тело, упал вперед, перекатился на спину, прикрывая лицо щитом. По щиту с оглушительным грохотом ударил чей-то меч, но затем люди Саграмора перешагнули через меня, и какой-то копейщик помог мне подняться.
— Ранен? — спросил он.
— Нет.
И он ломанулся вперед. Я оглянулся — не надо ли где укрепить нашу стену? — но повсюду, куда ни глянь, ширина ее составляла никак не менее трех человек, и эти три ряда неодолимо продвигались вперед через кровавые завалы убитых врагов. Бойцы, всхрапывая, размахивали мечами, тыкали копьями, кромсали металлом вражью плоть. Такова одуряющая слава войны, головокружительное упоение, ведомое тому, кто проломил щитовую стену и напоил меч кровью ненавистного врага. Я наблюдал за Артуром — а человека добрее я в жизни не встречал! — и глаза его сияли радостью. Галахад — не он ли всякий день молился о соблюдении Христовой заповеди любить ближних своих? — ныне убивал пресловутых ближних сноровисто и деловито. Кулух выкрикивал оскорбления. Он давно отбросил щит, чтобы сподручнее было орудовать тяжелым копьем. Гвидр широко усмехался из-под нащечников; Талиесин пел — пел, приканчивая раненых врагов по следам нашего стремительного наступления. В сшибке щитовых стен побеждают не разум и осмотрительность, но божественная одержимость и сокрушительный натиск.