— Хотел твоей матери подарить, — промолвил Элла, — да не успел: ее Утер захватил. С тех самых пор и храню. Возьми.
Я взял кольцо. Простенькая, деревенская побрякушка… Не римской работы, нет: римские драгоценности отличаются изысканной утонченностью, и на саксонское не похоже: саксы предпочитают вещи тяжелые, массивные. Это колечко сработал какой-нибудь бедолага бритт, чью жизнь оборвал саксонский клинок. Квадратный зеленый камешек даже вделан был неровно, и все же перстенек заключал в себе некую странную, хрупкую прелесть.
— Матери твоей мне его подарить не случилось, — проговорил Элла, — а теперь, раз уж она так раздалась, стало быть, носить его не сможет. Так что отдай кольцо своей принцессе Повисской. Слыхал я, она достойная женщина.
— Так и есть, о король.
— Отдай ей и скажи: ежели между нашими королевствами и впрямь вспыхнет война, я пощажу женщину с этим кольцом на пальце — ее саму и всю ее семью.
— Спасибо, о король, — отозвался я, убирая кольцо в кошель.
— Есть у меня для тебя еще один дар — последний, — проговорил Элла, обнял меня одной рукою за плечи и подвел к камню. Я чувствовал себя виноватым: я-то ему никаких даров не привез, поездка в Ллогрию внушала мне такой ужас, что мысль о подарках мне даже в голову не пришла. Впрочем, Эллу подобное упущение, похоже, ничуть не трогало. Он подошел к камню вплотную. — Этот камень некогда принадлежал бриттам и почитался священным, — сообщил он. — В нем дыра есть — видишь? Вот здесь, сбоку, мальчик: глянь-ка!
Я подошел к камню сбоку — да, верно: глубокая черная дыра уходила в самое сердце камня.
— Однажды я разговорился со старым рабом-бриттом, — объяснил Элла, — и тот рассказал, что через эту дыру можно перешептываться с мертвыми.
— Но сам ты в это не веришь? — полюбопытствовал я, уловив в его голосе скептическую нотку.
— Мы верим, что через эту дыру можно побеседовать с Тунором, Воденом и Сакснотом, — отозвался Элла, — но что до тебя? Ты, Дерфель, может, и впрямь докричишься до мертвых. — Он улыбнулся. — Мы еще встретимся, мальчик.
— Надеюсь, о король, — ответил я, и тут мне вспомнилось странное пророчество моей матери: дескать, Элла погибнет от руки собственного сына. Я попытался выбросить его из головы, списать на бред сумасшедшей старухи, но боги нередко говорят устами именно таких женщин, и я вдруг словно онемел.
Элла крепко обнял меня, притиснув лицом к воротнику пышного мехового плаща.
— Долго ли твоей матери осталось жить? — спросил он.
— Недолго, о король.
— Похорони ее ногами к северу, — наказал он. — Таков обычай нашего народа. — И Элла обнял меня в последний раз. — Домой ты вернешься благополучно — я пошлю людей тебя проводить, — пообещал он и отступил на шаг. — Чтобы потолковать с мертвыми, — добавил он грубовато, — надо трижды обойти вокруг камня и преклонить колена у дыры. Скажи моей внучке, я ее целую. — Элла улыбнулся, очень довольный, что застал меня врасплох столь глубокими познаниями сокровенных подробностей моей жизни, затем развернулся и зашагал прочь.