Дэвид осторожно потрогал голову. Так и есть. Волосы слиплись бесформенными комками. Грязь и засохшая кровь.
«…Господи, ну почему у меня нет автомата, чтобы перестрелять этих ублюдков?! Автомата и большого грузовика с патронами…»
…Сложив и убрав платочек в карман, странная девочка по имени Лайла вновь сосредоточилась на заключенном Большой городской тюрьмы Дэвиде Брендоме. Глаза у нее оказались светло-синие, и даже более яркого цвета, чем платье. Узкое, очень серьезное, почти суровое лицо. Сжатые в ниточку губы. Лоб закрыт челкой. В волосы вплетена голубая лента. Фигурка тонкая, хрупкая. Мечта педофила.
Дэвиду захотелось потрогать ее. Не потому, что он был педофилом, нет, с половой ориентацией у него все было в порядке, но чтобы точно убедиться в том, что девочка ему не померещилась. Слишком уж дико, неправдоподобно дико выглядел этот детеныш богатых, преуспевающих, вхожих в высшее общество родителей здесь, в грязной камере-одиночке, предназначенной для политических преступников.
Дэвид не стал ее трогать. Сдержал порыв. Если она настоящая, он может испугать ребенка. Откашлялся.
— Тебя… тоже? — спросил он.
Девочка посмотрела на него с любопытством.
— Что «тоже»? — поинтересовалась она.
Некоторое время Дэвид молча изучал ее лицо. Бред, конечно, но… В последнее время, несмотря на то, что было построено несколько новых тюрем, а сам процесс судопроизводства стал фантастически быстрым (Майка, например, уже на второй день после ареста увезли на Остров Грядущего Мира), ходили упорные слухи, что тюрьмы забиты до отказа. Впрочем, при том режиме, который установил Правитель, это было и неудивительно. А в Большой городской тюрьме при отсутствии свободных мест могли и пренебречь правилом, гласящим, что политические должны сидеть в одиночках.
Только вот… ее-то за что? Совсем же еще ребенок. Впрочем, от «них» можно ожидать чего угодно.
— За что тебя посадили? — спросил Дэвид.
— Куда посадили?
— Сюда.
Ребенок удивился.
— А меня никто сюда не сажал, — сказала Лайла. И, вздернув подбородок, гордо добавила: — Я сама пришла. А все потому, что Тинуэт открывает для меня Двери, а для Лэйкила — нет.
— Ты о чем?… Какие еще двери?
— Двери в нашем доме. А Лэйкил — это мой брат. Честно говоря, он большая зануда…
— А этот, второй… Это кто? Ваш швейцар?
— Нет. Тинуэт — это наш дом и есть. Его построил мой папа… Ой, я совсем забыла! Ты не видел нигде тут моего папу? Он такой высокий, сильный… Хотя и не такой высокий, как Лэйкил… У него борода и большие сапоги. Он часто смеется. Его зовут Ролег. Ролег кен Апрей.