- Несчастный человек никого не может счастливым сделать, - возражал я.
- А ты счастливым стань. Попробуй…
- Все, Анюта, закончили разговор, - резко обрывал я ее.
И убегал.
От нее и от себя.
Я не хочу никого делать счастливым и сам не хочу им быть.
НЕ-ХО-ЧУ! Мне лучше одному со своими воспоминаниями. И вообще - какое мне дело до других?! Какое мне дело до живых?!
*3**.*
Живых на кладбище мало. Каждый молча занимается своим делом.
Тишина, почти полная тишина, как и положено быть на кладбище. Только дятел где-то на вершине сосны деликатно, но настойчиво долбит ствол.
Такая тишина, такие покой и умиротворение мне нравятся.
Я вообще люблю одиночество. Даже не люблю, а считаю его единственно приемлемым для себя. Почему я не схожу с ума? По логике вещей уже давно должен был. Но ум мой ясен и ясно все, что я в состоянии вспомнить. А помню я все, каждую мелочь, до старческого маразма далеко еще. И тело мне досталось хорошее. Крепкое здоровое тело. Во мне нет явной хроники. Все органы работают исправно. Я даже печень не посадил за два месяца беспробудного пьянства, начавшегося сразу после того, как я потерял все.
Здесь у меня два захоронения, и они рядом. В одной оградке сын с невесткой и внучкой. Три могилки под одной плитой. Рядом оградка, где Зоя лежит. Там есть свободное место - для меня.
Но я не тороплюсь лечь рядом.
Сначала очень хотел. Когда вышел из запоя и мало что ощущал кроме жгучего чувства одиночества и страха перед ним. Решив покончить со всем этим, достал с антресолей заветную шкатулку, где лежала отцова бритва, трофейная немецкая, привезенная с фронта. Я никогда не брился ею, не умел, просто хранил, как память. Кроме этой бритвы в шкатулке лежат две медали - за отвагу и юбилейная, за победу над
Германией в Великой Отечественной Войне и орден Боевого Красного
Знамени, удостоверения на право ношения наград и свидетельство о смерти. Это все богатство, оставшееся от папы.
Взяв бритву, как сомнамбула пошел в ванную, открыл краны, лег, даже не раздевшись, только закатал рукава рубашки, и резанул отцовской бритвой по левому запястью, потом переложил бритву в левую руку и перерезал вену на правой руке. Я лежал в теплой воде, истекая кровью, а одиночество никак не хотело меня покидать. Я ждал свой конец, надеясь, что умру и встречусь с теми, кто покинул меня два месяца назад. Я был тогда уверен, что встречу их, что мое одиночество закончится, когда я умру. Но оно не закончилось, просто оборвалась ненужная мне жизнь со всеми ее мыслями, воспоминаниями и одиночеством. Я умер, словно провалился в сон без сновидений. Но сон мой был совсем кратким. Я очнулся, казалось, через мгновенье.