— Нет, не услышу, — брезгливо сморщила губы богиня. — Все, кто переходит Калинов мост, перестают поминать меня вообще. Согласись, ведун, это странно. Смертные боятся меня, пока обитают в этом мире, — но совершенно перестают опасаться, когда переходят в мое царство, под полную мою власть. Почему?
— Может быть, ты слишком редко бываешь в своих владениях? — предположил Середин.
— Да, у меня достаточно хлопот здесь, чтобы тратить время на тот мир, — согласилась Мара. — Эту землю я слушаю всегда, а свою — очень редко. Хотя нет: свое царство я не слушаю никогда. Я правлю там — но мне нечего там делать.
Окованная серебром чаша стала терять свои очертания, потекла с руки Мары белесым мороком и растаяла.
— Что ты делаешь, красивейшая из богинь? — не понял Олег.
— Я слушаю, — кивнула женщина. — Тебя.
— Ты так красива, богиня, что, знай об этом люди, любой мужчина всегда стремился бы к смерти, лишь бы хоть миг созерцать твое лицо, — горячо заговорил Олег. — Я сказал тебе об этом при нашей первой встрече и готов повторить эти слова. Ты невероятно красива. Невероятно даже для богини.
— Да, — качнула головой Мара. — Я красива. Вспоминай об этом почаще.
Она развернулась и пошла прочь,
— А я… — растерянно развел руками Олег.
— Если я заберу тебя к себе, — отозвалась через плечо богиня, — то уже никогда не услышу твоих слов. А мне нравится их слышать, ведун. Могу я позволить себе одну маленькую слабость?
— А-а-а… — Середин посмотрел на тело у ног гнедой, на богиню, опять на лошадь. — А-а… я что? Я что теперь, призрак, что ли?
— Да, совсем забыла спросить, — оглянулась Мара. — Что слаще всего льется у твоего врага?
Легкие прорезало нестерпимой болью, судорога сложила пополам — Олег исступленно закашлялся, перевернулся на живот, опять закашлял, извергая из легких куски изрядно обтаявшего снега, поднялся на четвереньки, закачался. Перед глазами плыли розово-черные круги, никак не желающие складываться в картину окружающего мира. Но уже через миг он ощутил жгучий холод и вместе с ним обрел способность к равновесию.
— Мамочка моя, что это было… — пробормотал ведун, поднялся на ноги и первым же движением сдернул у гнедой с головы торбу. Встряхнул: она была пустая. — Ква… — сглотнул Олег. — Это, значит, сколько же я пролежал? Ни себе чего… Воистину, милость прекраснейшей из богинь не знает границ. Ее маленькие слабости стоят целого мира.
Он тряхнул головой, окончательно приходя в себя, огляделся — хотя, кроме снежной пелены, все равно ничего не увидел, погладил гнедую по морде:
— Хорошая моя. Испугалась, наверное? Не бойся, мы с тобой не расстанемся ни за что… — И тут в памяти его всплыл последний вопрос Ледяной Погибели. — Слушай, подруга, а что слаще всего льется у нашего врага?