Мара наклонилась, поставила костяную чашу между миской кураги и деревянной пиалой с водой.
— Но я милостива. И никогда не отказываю в глотке своего зелья тем, кто тянется к моей чаше. Я понимаю, человек слаб. Ты можешь сделать свой глоток, ведун, коли больше ни на что у тебя не осталось ни воли, ни сил. Ты не поверишь, но люди молят меня о спасении жизни даже реже, чем о смерти. Наверное, я смогла устроить мир вечного блаженства куда лучше, нежели великий Сварог — мир живых. Ты пей, пей. Я не стану мстить тебе за обман.
— Я… — просипел Олег, потом поднял голову, ткнулся ею в жидкость, сделал несколько глотков, промачивая язык и горло. — Я никогда не нарушаю своих обещаний. Сказал — значит, сделаю.
— Смертные слабы, ведун.
— Слабы. Но их воля ни в чем не уступает воле богов!
— Ты хочешь сказать, что намерен доказать свое утверждение? — приподняла брови Ледяная богиня. — Ну-ну, хотелось бы верить. Тогда… Тогда до встречи, ведун. Твой зарок дан до первого снега. Я приду за тобой, когда на лицо твое упадет первая снежинка, ведун.
Она поднялась и пошла через двор, рассеиваясь на ходу в знойном воздухе. Середин ткнулся лицом в миску, допил остатки воды, потом сжевал сушеные абрикосы и уронил голову между опустевшими емкостями.
Кто-то вдруг начал громко звать хозяина:
— Белей-паша, смотри! Он всё выпил и съел.
— Я знал, что урусы понимают только язык палки, — в голосе торговца звучало явное облечение. — Отнесите его в людскую, поставьте рядом воду. Ладно, и абрикосов с заднего двора тоже насыпьте, от них брюхо не свернется. Однако этого негодяя, чтобы взять цену, придется откармливать много дней.
На два дня Олега ставили в покое, только еду и питье приносили. Впрочем, ступни болели так, что он всё равно не мог толком ходить. Поэтому он лежал и смотрел в потолок, мучительно стараясь не вспоминать о девушках и, следуя зароку, пять раз в сутки долго и старательно возносил хвалу прекрасной Маре, пытаясь говорить как можно искреннее.
На третье утро к нему заглянул Белей-паша в сопровождении всё той же парочки. Вспомнив читанные в детстве в детективах тюремные правила, Олег поднялся, для вида постонав.
— Голову поклони! — потребовал торговец. Середин неумело поклонился, но Белей-паше хватило и этого выражения покорности. Он подступил, деловито пощупал мышцы Олега, заглянул ему в зубы, постучал по животу:
— Костяк хороший, но надобно веса нагнать и мяса. Махмуд, найди ему какое-нибудь тряпье, дабы кожу не спалил, и поставь пока к колодцу у репейника. Да, и повесь ему серьгу. А то ходит, как свободный.