Он немного помедлил, прежде чем нажать кнопку вызова. Поднял голову, подставляя лицо дождю. Осень пришла в северное полушарие, пришла неотвратимо, и эта холодная неотвратимость подтолкнула капитана. На вызов никто не отозвался, он переступил с ноги на ногу и нажал кнопку ещё раз. Дверь открылась странно – не ушла в стену, как это обычно бывает, а распахнулась вбок, словно была закреплена на шарнирах с одной стороны. В дверном проёме стояла совсем молоденькая темноволосая женщина, больше похожая на подростка. Она смотрела на капитана снизу вверх, смотрела с вызовом – совсем не так, как ожидают добрых новостей. Капитан колебался – жену Шеппарда он не знал в лицо и никогда не видел на стереографиях. Но натолкнувшись на взгляд, полный безмолвной решимости, понял, что это она, и что ей, конечно, всё уже известно: он был явно не первым военным, приносящим плохие вести. Он сказал, глядя прямо в покрасневшие глаза:
– Здравствуйте, миссис Шеппард. Я – тот, кто убил Стивена.
* * *
У капитана было записано сто шестьдесят восемь адресов, и он побывал везде. Принимали его по-разному. В четырёх местах с ним отказались разговаривать, просто не впустили в дом – и он уходил, оставляя данные, по которым с ним можно связаться. Иногда его осыпали проклятиями, и он терпеливо сносил их. Чаще встречали отстранённо и холодно, но понемногу разговор завязывался, и капитану приходилось рассказывать и разглядывать семейные стереографии – так, словно он был не убийцей, а просто сослуживцем в отпуске. Понемногу капитан понял, что Земля с самого начала не очень-то верила, что кто-то из них вернётся; провожая, прощались почти навсегда. Отчасти это было правдой – отпускники и отставники, возвращавшиеся домой, иначе двигались, иначе говорили и иначе думали. Но там, в космосе, они постоянно чувствовали ниточку, связывающую их с Землёй – а вот Земля отпускала эту ниточку сразу, едва челнок отрывался от плит космодрома. Так ребёнок, заигравшись, случайно отпускает в небо воздушный шарик – и с горьким изумлением смотрит вдогонку, понимая, что вернуть уже ничего нельзя.
Трудно пришлось в одном мексиканском городке, где полуслепая, выжившая из ума старуха приняла его за собственного сына, наконец-то вернувшегося домой. Она не хотела слушать ничего из того, что он говорил, только ощупывала его лицо дрожащими сухими ладонями. Ему пришлось прожить там сутки, пока не приехал брат убитого им старшины.
Капитан чувствовал, что устал – каждый следующий визит давался всё труднее. В космосе было гораздо проще… Хуже всего пришлось в Шотландии. Это был сто шестьдесят второй адрес в списке. Дремучий старик открыл дверь, провёл его в пустой дом, усадил за стол и молча слушал, пока капитан говорил. За всё то время он не проронил ни слова, только смотрел куда-то сквозь капитана, шевелил кустистыми бровями, и капитан даже не знал, слышат его или нет. Было трудно ещё и потому, что какое-то время старший лейтенант Мак Кой служил под его началом на «Независимом». Когда капитан окончательно выдохся, старик поднялся, не говоря ни слова, и, шаркая, направился к лестнице – он увидел, как шевелятся под рубашкой широкие костлявые плечи. Капитан не знал, что делать дальше. Он посидел немного в одиночестве, соображая, не пора ли уходить, когда с лестницы раздались шаги. Старик спустился, держа в руках пыльную бутылку. Плеснул в стакан, подвинул через стол и хрипло сказал: «Пей». Капитан поднял на старика совершенно больные глаза, и старик повторил: «Пей, парень. Это нужно».