– Тихо! – громкий голос покрыл дружный смех. Смех в самом деле послушно стих. Даже не стих – оборвался, резко, без запоздалых отголосков.
Здоровенный матрос в распахнутом бушлате и непомерных клешах легко запрыгнул на ближайшую телегу и упер руки в бока. На бескозырке тисненым золотом вспыхнула надпись: «Император Павел».
Взгляд темных глаз матроса уперся в прибывших, словно стремился пригвоздить их на месте.
Разведчики, потрясенные масштабом бессмысленной бойни, не сразу пришли в себя, а потом стало поздно.
Что-то вдруг начало стремительно меняться в окружающем. Так бывает, когда на солнце неожиданно накатывается одинокая туча и на смену свету приходит недобрая тень.
Именно что недобрая. Кавалеристы отчетливо ощутили угрозу, но, как в кошмарных снах, почему-то не было сил для борьбы.
Мускулы окаменели, перестали слушаться. Даже шевельнуть пальцем стало невозможно, а потом…
Все вдруг потеряло значение, стало нереальным. Лишь черная фигура с пристальным взглядом заполнила собою весь мир.
– С погонами, значит? – матрос не кричал, однако его недобрый голос врывался в мозг, изгоняя оттуда собственные мысли. – А ну срывай! Сами!
Курковский вдруг понял, что его тянет подчиниться, выполнить все, что приказывает этот голос, да не просто подчиниться, а с наслаждением, словно высказываются собственные сокровенные желания. Но разве может быть желание избавиться от погон? Это же все равно, что расстаться со всем, во что верил и что любил… Это все равно что плюнуть на родину, бросить в грязь икону, растоптать штандарт…
– Вы все снимаете с себя погоны, слезаете с коней и отдаете оружие, – повторил матрос.
В его голосе действительно было нечто заставляющее людей выполнить самый абсурдный приказ, и Юдин вдруг всхлипнул, потянулся трясущейся рукой к плечу…
– Они вас давят, прижимают к земле…
Полевые погоны стали превращаться в стальные листы, и плечи невольно опустились под неожиданной тяжестью…
Матрос не отрывал взгляда от разведчиков, только руки его вдруг взмыли вверх и вперед, зашевелились, задвигались, и с каждым малейшим движением что-то стало неуловимо меняться в окружающем мире. Окаменевшие было всадники обмякли, стали превращаться в игрушечных кукол, и лишь на самом дне сознания билась мысль, что так не должно быть, что все это неправда, обман…
И тут грянул выстрел. Чебряков каким-то образом сумел преодолеть наваждение, дотянулся до драгунки и нажал на спуск. Пуля ушла в небо, но это было уже неважно.
Выстрел разрушил магию голоса, взгляда и рук, и кавалеристы опомнились, осознали, где они находятся.