А теперь мы разбиты в пух и прах, надежды на благополучный исход дела тают, но назойливая старушка удалилась куда-то.
Необычное… состояние…
Как легко-то без нее!
* * *
Мы вновь погрузились на корабли. Ласковая дама Феодосия, наживкой покоя поманившая толпу военных оборванцев, нынче осталась за кормой. Впереди – Севастополь.
Мимо нас проплывали каменные сокровища Империи. Дачи местных скоробогатов, дворцы вельмож и белая пена Ливадии, удержанная на берегу и обращенная в камень ради достойной жизни государевой семьи. Я глядел на все это великолепие, и сердце мое источало скорбь. Как красиво! – и ничего своего. Только то, чему мы научились, только то, что мы переняли, только то, чему сумел изящно поклониться озорной дух подражательства. Вот сверкающий ларец в арабском стиле, выстроенный одним турком, сказочно обогатившимся у нас. Вот Дюльбер, шагнувший в Тавриду из сказок Шехерезады. И разве сравнится с этим концентрированным Востоком другой, настоящий Восток, например, простой и строгий Бахчисарай, пустивший корни в центре Крыма? Вот портик с кариатидами, а вот фасад итальянского палаццо эпохи Возрождения. И то, и другое исправно свидетельствует об изысканном вкусе и просвещенном духе феодосийских деловых людей. Вот Ай-Тодор, Ласточкино гнездо, завораживающее взгляд. Нет на нем острых шпилей, приделанных уже в советское время и превративших средневековую крепость в сказочный замок, извлеченный из фэнтезийного романа с магами, драконами и принцем на белом коне. Сейчас это просто баронское жилище, уверенно вошедшее в русскую реальность из эпохи крестовых походов.
Каменная накипь на морском берегу, как же ты хороша, как хочется шлепнуть тебя по шершавой серой заднице, промерзшей за зиму! Ничего нет в тебе тонкого, но твоя роскошь, пугающая глаз, твое избыточное и соблазнительное великолепие способны за минуту совратить кого угодно. Ты вроде приглашения на шабаш, где ритуальные соития с пышнотелыми девицами перемежаются ритуальным поеданием чудовищных тортов: крем, взбитые сливки, цукаты, шоколадная крошка…
Будто Империя на старости лет обрядилась в карнавальный наряд и решила погулять вволю перед смертью.
И верно ли мы решили отдалить ее последний срок? Не заслужила ли она честно того, что Господь отвернулся от нее? Не окунулась ли она в жестокость, своеволие и сладострастие аж по самую макушку? Не была ли она обречена безнадежно и неотвратимо?
Мысли, растревожившие меня во дворике у Казанского храма, вновь вернулись, и прежняя спокойная уверенность никак не могла отыскать достойной опоры. Над морем засн