Глубокую темень едва подсвечивали далекие огоньки.
Мы с Евсеичевым, Вайскопфом и Карголомским устроились на сеновале, после того как нелюдимая хозяйка выдала нам по паре горячих картофелин и по ломтику хлеба размером с ладошку младенца. Нам достался нищий дом, тут нечего роптать. Евсеичев сунул женщине кусок сахара и получил в ответ диковатый взгляд: то ли она ожидала, что солдатик примется насиловать ее, то ли просто, поселившись на отшибе, отвыкла разговаривать с людьми…
Через дырявую крышу видны были крошки звездной фольги, щедро рассыпанные по стоячей воде неба. Евсеичев, юная душа, глядя на них, принялся рассказывать что-то астрономическое, ужасно красивое. А я лежал на спине, смотрел на крупяную россыпь альтаиров, сириусов, альдебаранов и думал: я там, где и должен быть, кругом война, звезды, дороги, надо бы ответить Андрюше какой-нибудь романтической присказкой… Да только солдат, созревший во мне, как созревает ядрышко лесного ореха под скорлупой, думал иначе. «Немедленно спать!» – приказал он, и я уснул, кажется, не успев закрыть глаза.
Перед рассветом мне приснился странный сон: утро, повсюду густой туман – хоть ложку втыкай, – я иду по улице один-одинешенек, а кругом тишина. Вдруг из тумана вылетает угольно-черный конь, принимается гонять меня, и, как на грех, нет ни плетня, ни заборчика, словом, негде мне спрятаться. Заскакиваю во двор, оборачиваюсь и вижу: конь растет в размерах, превращаясь в фантастическое чудовище, а вместо всадника – сама смерть в дырявом балахоне и с косой в руке. Вскидываю винтовку, нажимаю на курок, но выстрела не происходит. Моя родная трехлинейка превращается в белого голубя. От неожиданности я выпускаю его, и птица взмывает высоко над домами… Я немею от ужаса: ведь это душа моя отлетает от тела, и ничего поделать нельзя! Крик застревает у меня в глотке, связки превращаются в кисель…
– …отвыкай шашкой махать во сне! Прямо по уху мне съездил.
– А? А? – оказывается, дар речи еще не покинул меня окончательно.
– Вот тебе и «а»! Велено строиться. Поспешай, стрелок!
Евсеичев отходит от меня. И только тут я понимаю, что меня разбудили, что не было никакой лошади, а смерти рано забирать мою грешную душу.
«Товарищи» добрались до Орла.
Нашим батальоном перегородили улицу Московскую. Позади нас возвышалась триумфальная арка с цифрами «1786» и фигурой двуглавого орла на невысоком постаменте. Рядом с орлом устроился артиллерист-корректировщик. Прямо перед аркой, в глубокой канаве, тек микроскопический ручей. Над ним расположился пулеметный расчет с максимом. За каменной громадой спрятались две горных пушки, начавшие работать задолго до того, как мы заняли позицию. По всей видимости, корректировщик отлично видел неприятеля, пока еще скрытого от наших глаз.