Она махнула рукой, стирая в моем сознании последние остатки учебно-городского патриотизма.
-- Куда же я пойду? -- спросил я, заранее зная ев ответ и зная также, что я ничего не имею против...
7. Одиннадцать шагов из угла в угол веранды, одиннадцать туда и одиннадцать обратно. Грозовые тучи накапливаются за Дунаем, еще медленно ползут минуты. Молчит, молчит видеокуб. Когда и чего ожидал в последний раз Петр Осадчий с таким нетерпением, под поршневые удары сердца? Одиннадцать шагов... Может быть, еще более тугим, удушливым было ожидание, когда бесконечно долго бросала океанская волна его плот на коралловые рифы Рароиа? Или раньше, под стальными кряжами Сибирска, во владениях урбиков?..
Об урбиках он и принудил себя думать, меряя шагами веранду своего дома в историческом заповеднике Сент-Эндре -- Вишеград -- Эстергом. Поворот реки был величав и гладок, невысокие горы на обоих берегах уютно зелены и пустынны, и лишь над одной вершиной серели зубцы угрюмой крепости, построенной венгерским королем Бэлой Четвертым. Некогда в цитадели, с современной точки зрения удобной для жилья не более, чем родовой склеп, ютился целый народец: гарнизон с женами и детьми, со скотом и птицей, с запасами воды и зерна. В дни осады крепость была автономной, точно орбитальная станция. Все человечество оказывалось extra muros[18], и вмешательство его выглядело, как набег штурмовых колонн. Не происходит ли сейчас нечто подобное? Не возникают ли вместо одного -- десятки, сотни микрочеловечеств и даже моно-человечеств, старательно отгораживающихся друг от друга? Многие из них уже готовы лить кипящую смолу и метать ядра, лишь бы отбиться от общеземных забот... После всех исторических конвульсий, оплаченных великой кровью, мир вроде бы выбрал путь праведных, путь к воплощению вечной триады: добро-красота-истина. А если все эти урбики, амазонки и просто самоуглубленные одиночки под опекой Великого Помощника разбредутся в разные стороны? Большинство троп будет тупиковыми, губительными -- именно потому, что они не приведут к добру-красоте-истине...
Петр вырос в редко встречающейся семье без родителей. Ее составляли трое братьев и сестра -- дети одного отца, но разных матерей. Мать двоих старших, Петра и Даниила, разошлась с отцом, оставив ему обоих сыновей. Мать младших детей, Климента и Юлии, совсем молоденькая, признала себя неспособной к воспитанию и, более того, сочла свое влияние на детей вредным, а потому поселилась отдельно. Отец, очень ее любивший, но не менее привязанный к потомству, буквально разрывался между их старым домом в Сицилии и усадьбою второй своей жены на Оби. При очередном обновлении организма он предпочел ослабить одно из враждовавших чувств -- любовь к детям... О нет, их совместная жизнь могла бы продолжаться, отец был человеком порядочным и деликатным,-- но тринадцатилетний Петр предпочел завести собственный дом и самолично опекать младших...