Он подошел ко мне вплотную и мог бы, используя преимущество в росте и в весе, просто толкнуть меня животом, и я упал бы. Вот это, насколько я понимаю, как раз недостойно мужчины — падать, размахивая руками, пытаясь удержать равновесие, даже зная, что ты его все равно не удержишь. Конечно, кто-то из трех моих парней тут же очередь даст, и капитан начнет вслед за мной падать, и уже руками не размахивая, потому что не будет уже предпринимать попыток равновесие удержать. Мертвым это совсем не свойственно… Но неудобно себя почувствую я. Именно так авторитет теряется…
— Что я не знаю? — не понял я, но догадался по глазам капитана, что я в самом деле слишком многого не знаю.
— Я начну с того, что ты знаешь… Ты знаешь, что права не имеешь распоряжаться нашими жизнями. Отпустить или не отпустить, это мог бы решить только Геримхан Биболатов. Но ему изначально нельзя было нас отпускать, с грузом священника или без него. Мы для него — носители информации о местонахождении банды, которая готовится к прорыву через перевал, а потом и через границу. Отпустить нас для него — то же самое, что самому позвонить и вызвать для бомбардировки пару эскадрилий ракетоносцев. И ты это прекрасно знаешь, тем не менее предлагаешь нам свободу, считая, что купишь нас своими обещаниями. Но ты и не собирался обещание выполнять. Как называют человека, что лжет и не держит слово?
Признаться, я не ожидал от этого капитана такой отповеди.
— Если не хочешь верить, я заставить тебя не могу…
— Ты не ответил на мой вопрос. Как называют такого человека?
Я промолчал, хотя чувствовал, как закипает что-то у меня в середине груди и даже начинает потихоньку булькать. Что это такое, знал я хорошо. Сначала это гнев, грозящий потом перейти в ярость. И было отчего проявить ярость…
Меня обманули!
Мне не поверили!..
Уверенный в своем превосходстве не только физическом, подкрепленным тремя бойцами рядом, но и моральном, на которое мне давало право давление Геримхана на втором фланге федералов, я не опустил предохранитель на своем автомате. И сейчас рука к предохранителю потянулась. Но погранец опередил меня и наставил мне в грудь свой автомат.
— Я еще не все сказал.
— Говори же перед смертью, — пригрозил я, удивляясь, что мои бойцы до сих пор не сняли его очередью. Мне даже живо представилась картина, как этот капитан ломается в своей гордой фигуре, пополам перебитый, как травинка пулей, очередью, как падает с тропы, освобождая мне место, и скатывается со склона, разрывая о камни и кусты одежду и свое мертвое тело.
— Геримхан… — сказал он.