Но она не шелохнулась, не подала знака, даже лицо у нее не дрогнуло.
— Ну, видишь? Я же говорил, — заметил врач.
— Бедная, — вздохнул Ноэль. — Она страдает?
— Сейчас нет.
К постели подошла монашка и сообщила:
— Господин доктор, все готово.
— Кликните служанку, сестра, пусть она поможет: мы поставим больной горчичники.
Пришла служанка. Когда обе женщины поднимали г-жу Жерди, казалось, будто они обряжают покойницу. Ее неподвижность была сродни неподвижности трупа.
Видно было, что бедная страдалица болела уже давно: она до такой степени исхудала, что на нее было страшно смотреть. Сестра и та была тронута, хотя и привыкла к виду чужих немощей. Сколько больных испустили последний вздох у нее на руках за те пятнадцать лет, что она провела у изголовья чужих постелей!
Ноэль в это время стоял у окна, прижавшись пылающим лбом к стеклу.
О чем думал он в двух шагах от умирающей, от той, что дала ему столько доказательств материнской любви и чистосердечной преданности? Жалел ли он ее? Или, может быть, мечтал о великолепной, роскошной жизни, которая ждет его на другом берегу, в Сен-Жерменском предместье? Он резко повернулся, услышав слова доктора:
— Ну вот и все. Подождем действия горчичников. Если она почувствует их, это хороший признак. Ну, а если они не помогут, попробуем банки.
— А если и банки не помогут?
Врач ответил пожатием плеч, что должно было обозначать полную беспомощность.
— Ясно, Эрве, — пробормотал Ноэль. — Ты же сказал мне: она безнадежна.
— С точки зрения науки, да. Но знаешь, с год назад тесть одного моего приятеля выкарабкался, а случай был сходный. Да нет, что я говорю, — у него было гораздо хуже, началось уже гноеотделение.
— Главное, мне больно, что она все время без сознания, — вздохнул Ноэль. — Неужели она так и умрет, не очнувшись? Не узнает меня, не промолвит ни слова?
— Ничего не могу ответить. Эта болезнь, старина, создана, чтобы опровергать все предсказания. В любой момент симптомы могут измениться, смотря какую часть мозга затронет воспаление. Сейчас у нее период утраты сознания, утраты всех умственных способностей, забытья, паралича, но вполне возможно, что завтра начнутся конвульсии, сопровождаемые невероятным возбуждением всех функций мозга, безумным бредом.
— И тогда она заговорит?
— Несомненно, но это не изменит ни природы, ни тяжести болезни.
— А… рассудок она обретет?
— Возможно, — отвечал доктор, пристально глядя на друга. — Но почему ты об этом спрашиваешь?
— Ах, дорогой Эрве, мне так необходимо услышать от госпожи Жерди одно слово, всего одно слово!
— А, это из-за твоего дела, да? Знаешь, тут я ничего не могу тебе сказать, ничего не обещаю. У тебя столько же шансов за, сколько и против. Лучше всего никуда не уходи. Если рассудок и вернется к ней, это будет всего лишь проблеск, так что попытайся воспользоваться им. Ну, а я лечу дальше. Мне нужно сделать еще три визита.