VII.
— Пожалуйста, не нужно придавать этому большого значения, — сказал мужчина.
— О, да? — сказала женщина. — Ты думаешь, я собиралась?
— Это я интуитивно почувствовал.
— Хорошо. Объясни, почему я не должна придавать и так далее.
— Потому что это не чувство вины или еще какая-нибудь глупость. Просто я озабочен состоянием моей репутации.
— Ты имеешь в виду, — сказала она, — что тебе хотелось бы, чтобы другие думали…
— Ну, ну?
— Что под разящим, нетерпимым, безжалостным фасадом, к которому ты нас всех приучил, скрывается нежное, ранимое сердце, и что настало наконец время всем это заметить.
— Что-то вроде этого, — признался он серьезным тоном. — Я устал от плохо скрываемой враждебности, которую встречаю на каждом шагу каждый день. Многим нравится, они ради этого живут. А я — нет.
— И, стало быть, — сказала она, — спасти музыканта от безвестности как раз и подойдет, как средство спасения твоего публичного образа. Очень умно. Очень ты изобретательный.
— Поменьше сарказма, — сказал он. — Может, он и не блистательный исполнитель, но он — подойдет. Он — настоящий.
— Что сие означает? — спросила она.
Он помедлил перед тем как сказать:
— Я только что освободился от груды холстов, которые мой дед приобрел после войны. Они просто торчали в подвале, собирая пыль. Авторы давно забыты. Картины скучные и уродливые. Большинство людей хранит этот хлам, надеясь что когда-нибудь кто-нибудь вспомнит о них, но, думаю, если цена на них и поднимется, то только из-за их археологической, а не эстетической, ценности. Кто-нибудь через десять тысяч лет захочет вдруг воссоздать более или менее правдивую картину нашей цивилизации — на основе абстракционисткой мазни. У моего деда не было видения — он вполне мог купить вместо этого хлама пару холстов Рембрандта — хорошая живопись продавалась очень дешево после войны. Ну так вот — пианист реален, он настоящий. Может из него и не получится следующий Гилельс или Пеннарио, но — он есть, и он делает дело, в отличие от мошенников, которые нынче повсеместны. Составить ему протекцию, продвинуть его — никаких сложностей я не предвижу в данном случае.
— Ты кого пытаешься убедить, себя или меня? — спросила она.
— Слушай, я не пытаюсь… убедить… Что-то подсказывает мне, что я на верном пути. Это нужно сделать.
— На твоем месте я не поверила бы этому твоему подсказывателю. По совершенно очевидным причинам.
— Все что требуется от тебя лично, — сказал он, — это позвонить.
— Сделаю, с одним условием.
— Да?
— Не приводи, пожалуйста, своих дружков в мой дом. Сделаем ему пробный смотр, и если окажется, что он достаточно хорош, можешь продолжить у себя. Мне твои дружки не нравятся.