— Мне сказали, что вы тут грубо отказываетесь подчиняться нашей санитарке, — сказал он, и здесь уж было не притвориться, что я сплю. — Как это понять?
— Не знаю, — ответил я. — Как?
Это его обеспокоило на секунду-другую, затем, нахмурившись, он продолжал:
— Сейчас время вашего вечернего укола.
— Вы врач?
— Нет, но мне велено сделать вам укол, а для этого у меня хватит специальной медицинской подготовки.
— А я отказываюсь от укола и имею на это полное юридическое право. В конце концов, какое вам дело?
— Я сделаю вам укол, — он приблизился ко мне с левой стороны кровати. В руке его появился шприц, который до этого он тщательно скрывал.
Это был очень некрасивый, грязный удар дюйма на 4 ниже пояса, если я не ошибаюсь, после которого он очнулся перед кроватью на коленях.
— … …, — сказал он спустя некоторое время.
— Еще раз подойдете ко мне, — сказал я, — и пеняйте на себя.
— Ничего, мы умеем обращаться и с такими пациентами, — с трудом выдавил он из себя.
Тогда я понял, что наступило время действовать.
— Где моя одежда? — спросил я.
— … …, — повторил он.
— В таком случае мне придется позаимствовать вашу. Дайте ее сюда.
Его ругань в третий раз уже начала утомлять меня, так что пришлось накинуть на него простыню и оглушить железным прутом по голове. Примерно через две минуты я был одет во все белое — цвет Моби Дика и ванильного мороженого. Какое уродство! Я запихал его в стенной шкаф и выглянул через зарешеченное окно. Я увидел старую луну с молодым месяцем на руках, качающую его над верхушками тополей. Трава серебрилась и переливалась тонким светом. Ночь слабо спорила с солнцем. Ничто не подсказывало мне, где именно я находился. Комната моя, тем не менее, находилась на третьем этаже здания, и слева от меня, внизу, освещенный квадрат окна говорил о том, что на первом этаже тоже кто-то не спал.
Так что я вышел из комнаты и осмотрел коридор. Слева он заканчивался глухой стеной с зарешеченным окном, и по обе стороны располагались четыре двери, две на каждой. Скорее всего эти двери вели в такие же палаты, как и моя. Я подошел к окну, но не увидел ничего нового: те же деревья, та же земля, та же ночь. Я повернулся и направился в другую сторону. Двери, двери, двери — без единой полоски света под ними, и единственный звук — шлепанье моих ног, да и то только потому, что позаимствованная обувь оказалась слишком велика.
Часы моего вышибалы показывали 5 часов 44 минуты. Металлический прут я заткнул за пояс под белым халатом, и он очень неудобно бил меня во время ходьбы по бедру. На потолке коридора примерно через каждые 20 футов горела лампа дневного света. Добравшись до первого этажа, я свернул направо и пошел по коридору, высматривая дверь с выбивающейся из-под нее полоской света. Дверь эта оказалась самой последней по коридору, и я был так невежлив, что вошел в нее не постучавшись.