— Ладно, подождем острова…
Между тем река, что ни день, становилась все уже, камыши с легким бумажным шелестом терлись о борта кораблей, и попытка спустить весла наверняка бы закончилась крахом. К счастью, суда обходились только течением и парусом — но на ночь неизменно бросали якоря, чтобы не засесть на мели в потемках.
К середине второго дня протока сомкнулась почти вплотную — камыши уже не терлись о борта, а ложились под форштевень, то и дело жестко шкрябая по днищу. Русло реки угадывалось лишь по узенькому, метра в два, ручейку. Единственное, что утешало Середина, — так то, что растет камыш на глубинах до двух, а то и до трех метров, а значит, по сторонам от путников все-таки не мель, а вода довольно глубокая, а еще то, что плывут здесь кормчие не в первый раз и путь должны знать.
Совершенно неожиданно камышовая стена оборвалась, и впереди открылся обширный, не меньше трехсот саженей в ширину, разлив. Судно Любовода покатилось вправо, опустило парус, выпростало в стороны весла. Детка проскочила мимо, однако Ксандр навалился на руль, тоже заворачивая ладью.
Олег увидел на краю разлива вытянутый островок, густо поросший кленами, дубами, осиной. Но выше всего, естественно, забросили свои ветки поджарые пирамидальные тополя. Оба окончания острова тонули в камышовых зарослях, но со стороны разлива ширина зарослей составляла от силы метров пять. Значит, глубина здесь подступала совсем близко к суше.
— Парус спустить! — приказал кормчий. — Укладывайте да увязывайте, как бы ветром ночным не разметало.
Моряки споро опустили поперечный брус поверх крышки трюма, прихватили к ней несколькими толстыми ремнями. Ладья тем временем продолжала катиться вперед, готовая протаранить берег на изрядном ходу.
— Волынец, Боброк, Боголюб! Раздевайтесь, вам ныне купаться…
Трое моряков быстро поскидывали одежду, оставшись совершенно голыми, взяли в руки веревочные концы, встали на носу. Ладья на хорошей скорости вломилась в камыш. Коршунов, словно спохватившись, навалился на руль, пытаясь повернуть судно, но не успел: сперва тяжело затрещали камыши, потом дрогнул весь корпус, пошел вверх. Под килем заскрипело дно, по оба борта вода закипела от вырвавшихся пузырьков гнилостного газа. Трое моряков, как бы потеряв равновесие, вылетели наружу, но споро пробились через оставшуюся полоску в пару саженей на берег, отбежали и принялись крепить веревки к стволам деревьев.
Ладья Любовода тем временем совершала и вовсе непонятные маневры. Войдя на несколько метров в камыши, она сбросила в воду десяток человек — голых, но с копьями. Стоя по грудь в воде, бедолаги начали принимать что-то темное, тянущееся за отплывающей Мамкой.