Утром девятого дня месяца Улулу я приплыл в Урук под чистыми небесами и огромным пылающим солнцем. Глашатаи побежали вперед, чтобы возвестить о моем прибытии, полгорода, как мне казалось, высыпало на Белую пристань, когда мои корабли причаливали. Я услышал барабаны и трубы, а потом, как пели мое имя — мое старое имя, нареченное, которое так скоро слетело с меня. Тысячи человек столпились у подножия Ковчега Ана и оттуда стекали потоком к огромным, обитым металлическими гвоздями, дверям Царских Ворот.
Я легко спрыгнул с корабля, упал на колени и поцеловал древние кирпичи старого мола. Когда я поднялся, моя мать, Нинсун, стояла передо мной. Она была поразительно прекрасна в ослепительном свете, словно богиня. Ее одежды были багряного цвета с серебряными нитями, а длинная изогнутая золотая булавка скрепляла ее плащ на плече. В волосах была серебряная корона жрицы Ана, украшенная гранатами, ляпис-лазурью и золотом. Она, казалось, не постарела ни на один день с тех пор, как я последний раз ее видел. Глаза ее сияли. Я видел в них тепло и ласку, которые исходят не от матери, а от самой Нинхурсаг — матери всех нас, источника покоя.
Она пристально изучала меня, и я знал, что она смотрит на меня и как мать, и как жрица. Я видел, что она поняла: со зрелостью вошел в меня божественный дух. Не могло быть большего подтверждения божественности Лугальбанды, чем божественное тело сына Лугальбанды.
Потом она протянула ко мне руки, назвала меня моим нареченным именем и сказала:
— Пойдем со мной в храм Божественного Отца, чтобы я могла вознести благодарственные молитвы за твое возвращение.
Мы шли во главе процессии через Царские ворота по Тропе Богов. В каждом священном месте полагалось остановиться и исполнить определенный ритуал. В маленьком храме, известном как Кизалагга, жрец, одетый в багряную набедренную повязку, зажег благовония, побрызгал золотистым маслом и исполнил ритуал омовения рта. В священном месте, называемом Убшуккинакку, били глиняные горшки. Возле Святилища Судеб в жертву был принесен буйвол, а его окорок и кожа были положены в жертвенник. Затем мы поднялись в храм Ана, где старый верховный жрец Гунгунум смешал вино и масло и окропил ими ступени и двери. Когда мы оказались внутри, принесли в жертву быка и барана, и я наполнил золотые курильницы благовониями и вознес молитвы Небесному Отцу и всем богам.
Я не задал ни одного вопроса и не произнес ни одного слова, не предписанного ритуалом. Это было похоже на сон. Вдали я слышал размеренный бой барабана-лилиссу, который означал, что луна убывает. Я знал, что царь Думузи уже мертв, и мне собираются предложить царство.