Сидя перед изящным туалетным столиком старинной работы, Анна расчесывала свои волосы. Она делала это с неистовством, порожденным скорее нервным состоянием, нежели желанием придать им блеск. Ее взгляд ежеминутно обращался к распахнутым французским дверям, отражавшимся в зеркале, тем самым дверям, которыми воспользовался Филип, войдя в ее комнату несколькими часами раньше.
Его поцелуй в саду, хотя и мимолетный, был страстный и желанный для обоих. Она знала, что Филип исполнит, что обещал, – вернется в ее комнату этой ночью. Она и боялась, и с надеждой ждала этого. Если он придет, она может не выдержать и уступить ему. И если она сделает это, ее сердце может оказаться разбитым.
Анна отложила щетку и закрыла лицо ладонями. «О Мик! Лаура! Почему вас нет сейчас здесь? Почему вам обоим нужно было покинуть меня, когда я так отчаянно нуждаюсь в вас? Вы бы подсказали мне, что делать».
Она ходила взад-вперед по комнате, но ее взгляд упорно устремлялся к дверям. Ум, блуждающий в плену памяти, вновь и вновь возвращался к прошлому. И как она ни пыталась усилием воли подавить страшные видения, они с мучительной ясностью вставали перед ней.
Она вспомнила ужасного Стюарта Уилкса, страх и отвращение, испытываемые в плену, в его доме. То тошнотворное чувство под ложечкой, когда его пальцы двигались по ее израненному телу. И он смел делать это сразу же после того, как чудовищно жестоко отнял жизнь у человека, любимого ею больше всего на свете!
Ей казалось, что она никогда не получит удовольствия от прикосновения рук мужчины к ее телу, никогда не насладится ощущением его губ на своих, его теплым дыханием на коже. Но этот мужчина… О Боже! Филип Бришар… был столь же благороден, как тот – отвратительно вульгарен; Филип Бришар предлагал ей разделить с ним страсть, тогда как Уилкс навязывал голую похоть; Филип был нежен с ней, а тот, ее обидчик, – груб и беспощаден.
Анна воображала, как руки Филипа вводят ее в незнакомое царство и как она добровольно следует за ним; она чувствовала, как его поцелуй возносит ее к высотам желания, дотоле неведомого, такого, о котором она даже не подозревала. И все эти фантазии, обретшие зримость и осязаемость, могли стать явью, если бы она только дозволила ему.
Она прошла к открытым дверям и вышла на балкон, заглядывая туда, куда выходила комната Филипа, на общую веранду. Она хотела, чтобы он был сейчас там. Ветерок остужал ее лицо, пылавшее лихорадочным румянцем, и сдувал волосы с ее лба, проясняя сознание.
«Ты опять заходишь слишком далеко, Анна, – слышала она в шелесте ветра. – Оставь эти грезы. Да, он желает тебя, но этого недостаточно, и ты прекрасно знаешь это. Филип Бришар не может любить тебя – Анну Конолли, девчонку, которую случайно застал в своей каюте. Ты не нужна ему со своими проблемами, своим горем и всем прочим. Поезжай в Бостон, Анна, делай то, что тебе велел Мик. Ты должна стать… настоящей леди и занять достойное место в обществе. Вот если Анри сумеет помочь тебе, если Офелия примет тебя в свой дом и ты обретешь права, положенные тебе по наследству, возможно, тогда…»