— Возьмите полтора градуса на восток, — ответил он. — И что там с вашим пеленгом? Его плохо слышно.
Он говорил о радиосигналах, автоматически передаваемых моим прибором; благодаря этому на «Космократоре» всегда можно было определить, где находится самолёт. Слова инженера несколько встревожили меня, так как и я довольно плохо его слышал: приёму мешали какие-то слабые потрескивания. Выполняя совет Солтыка, я положил самолёт в левый вираж и полетел под самыми тучами, стараясь не терять высоту, чтобы можно было оглядывать более широкое пространство. Это было нелегко: каждые десять-двадцать секунд я попадал в тучу, из которой можно было выбраться, лишь нырнув вниз. Такая «игра в прятки» тянулась довольно долго.
Мне не хотелось полагаться только на радар, потому что на экране был виден сравнительно небольшой участок местности. Я тщательно выискивал каждый просвет в тучах; а так как они спускались довольно низко, то я всё чаще пролетал всего в нескольких сотнях метров над возвышенностями поверхности Венеры. То, что было внизу, нельзя назвать ни равниной, ни горой: что-то вроде огромных, спускающихся каскадами ступеней из какой-то скалистой породы, насколько можно было судить по их гладкой поверхности. Эти ступени, скорее террасы, шли по всему видимому пространству волнистыми рядами.
Я подумал, что, быть может, удастся найти террасу, пригодную для посадки «Космократора», и с этой целью несколько минут летел, всматриваясь в их контуры, но они начали изгибаться и подниматься, становясь отвесно, словно рассыпанная колода гигантских карт, и мне пришлось вернуться назад. Солтык расспрашивал меня об условиях полёта и видимости. Я отвечал коротко, так как уже начинал злиться, что никак не удаётся найти замеченную раньше лесистую равнину. Лес, конечно, должен был где-нибудь кончиться, и там можно рассчитывать на хорошую площадку для приземления.
Итак, по необходимости мирясь с однообразным, хотя и необычным, пейзажем, я полетел прямо вперёд. Скоро среди террасообразных ступеней показался продолговатый низкий вал, ползущий к востоку, как огромная, слегка извивающаяся гусеница. «Может быть, там найдётся какое-нибудь плоскогорье», — подумал я и, нажав рычаг, помчался в ту сторону. Дальше местность стала терять чёткие очертания. Всё затянуло низким, стелющимся у самой почвы туманом, над которым поднимался только этот вал, становившийся всё более высоким и неровным. То здесь, то там отходили от него как бы горные хребты. Глянув вперёд, я увидел на горизонте тёмный массив — это были горы, но я летел всё прямо, скорее всего из любопытства, стремясь узнать, как выглядят они на другой планете, потому что трудно было рассчитывать найти посадочную площадку посреди крутых скал. Горные хребты превращались в барьеры, всё более крутые и высокие, вершины которых тонули в тучах. Лететь дальше в эту сторону было бесцельно, и я решил вернуться. Справа — уже не внизу, а почти на уровне самолёта — поднимались длинные выпуклые склоны с крутыми осыпями удивительно светлого, почти белого цвета.