Камден пил коньяк прямо из графина, когда дверь, соединявшая спальни, распахнулась. Он сделал еще один глоток – спиртное огненным потоком лилось ему в горло, но он ничего не чувствовал.
Джиджи стояла у порога, окутанная ослепительным облаком девственно-белых одеяний. Но ее волосы!.. Свободные от шпилек и заколок, они ниспадали по плечам щедрой россыпью блестящих прядей – словно водопад на реке Стикс. А из-под подола халата выглядывали кончики ее пальцев – необыкновенно трогательные. Камден почувствовал, что охмелел, и отставил графин.
– Ты не пришел, – жалобно пробормотала Джиджи.
Тремейн бросил взгляд на каминные часы – с тех пор как ушла ее горничная, не прошло и двух минут.
– Я ждал, что именно ты придешь ко мне.
– Ты такой странный, и мне стало не по себе. – Она теребила шелковый поясок халата. – Я решила… – Ее голос прервался.
– Что ты решила?
– Я подумала, что ты пожалел о том, что женился на мне.
Душу Камдена озарил луч надежды. Если она сейчас сознается, если она, горько раскаиваясь и не без основания трепеща от страха, все же найдет в себе мужество признаться в содеянном и понести заслуженное наказание, то он простит ее. Не сию же секунду, но простит. А взамен он раскроет ей свой злодейский замысел.
– С чего ты это взяла?
«Ну же, Джиджи. Поступи по совести». Она явно колебалась. На какой-то миг на ее лице отразилась внутренняя борьба. Но уже в следующую секунду она снова овладела собой – прямо-таки юная Клеопатра, готовая на все, лишь бы не упустить своей выгоды. Передернув плечами, она проговорила:
– Просто я ужасно нервничаю перед первой брачной ночью.
Вместо того чтобы чистосердечно во всем признаться, она прибегла к самому банальному и старому как мир средству – женским уловкам. Принимает его за идиота. Думает, он просто ухмыльнется, одурманенный похотью, и даже не заметит, что остался в дураках.
Камдена обуяла ярость – первобытная, всепоглощающая. Вскочив на ноги, он решительно направился к жене. Сейчас он схватит эту подлую, коварную тварь за ноги и высунет в окно – пусть визжит и молит о пощаде, пока, обливаясь слезами, не выложит правду.
Джиджи скинула с себя халат. Под ним была ночная рубашка, прозрачная, как бокал с родниковой водой, – невесомый шелк не скрывал абсолютно ничего.
Тремейн замер. Как вкопанный, уставившись на Джиджи во все глаза; его тело мгновенно откликнулось на ее призыв. Она была мечтой сладострастника: высокая и упругая грудь, розовые пики сосков, дерзко смотревшие мужчине прямо в глаза, длинные стройные ноги и чарующий изгиб бедер, словно нарочно созданных для того, чтобы мужчина сжимал их что есть сил.