Хенни проигнорировала его слова, продолжая обращаться к одной лишь Лии.
– О, Дэн убил бы тебя! Надо отдать ему должное, он с самого начала был прав.
Охватившая Хенни ярость все возрастала, и она двинулась к Лии, не совсем уверенная, что она собирается с ней сделать, возможно ударить ее по щеке или побить. Альфи схватил ее за руки.
– Хенни, истерикой здесь не поможешь. И не забывай, в доме находится ребенок. Подумай о Хэнке. Мы должны поддерживать здесь хоть какой-то порядок и не терять головы, – проговорил он твердо. – Пойдем, я отведу тебя наверх. Мы вызвали Дэна. Он отец и должен взять все в свои руки.
– Я не хочу Дэна, – рыдала она, поднимаясь, поддерживаемая им, по лестнице. – Только не Дэна. Я хочу видеть Пола. Найдите мне Пола.
– Да-да, мы пытаемся с ним связаться. Я позвонил и просил передать ему, чтобы он приехал.
– Меня сегодня не будет весь день, – сказал Пол секретарше, которая смотрела на него с удивлением, явно пораженная тем, что он оказался здесь раньше нее и уже собирался уходить. – Я зашел на минуту, чтобы взять кое-какие бумаги. Мне надо еще в шесть мест.
Он был рад, что ему не придется сегодня просидеть весь день в конторе. Все его мысли были заняты предстоявшими ему встречами с клиентами, банкирами, адвокатами и брокерами. По существу, это будут настоящие сражения, но он был уверен, что в конце концов ему удастся переубедить всех этих людей и заставить их принять его точку зрения. Он сейчас весь был как туго натянутая струна. Да, чудесно было на какое-то время оставить свой стул, комнату, контору.
Перед тем как взять шляпу, он окинул быстрым взглядом свои владения. На глаза ему попалась фотография Мими, для которой он специально заказал рамку под цвет своего письменного стола. Это был снимок в три четверти, и она была в платье, какие ему всегда нравились; по какой-то совершенно необъяснимой причине он любил видеть на женщинах кружево, а на этом платье воротник был отделан пышным кружевным жабо и слегка приподнят сзади, так что она напоминала дам елизаветинской эпохи. В ушах у нее были сапфировые серьги, которые он подарил ей на ее последний день рождения. Голова ее была слегка опущена, что ясно говорило о присущей ей скромности. Ее нос с горбинкой был весьма несовершенной по европейским стандартам формы, но она не стремилась показать, что он меньше, чем есть на самом деле, и эта откровенность, полное отсутствие в ней фальши придавало ей необычайно гордый вид, несколько компенсировавший ее скромность. В результате она выглядела просто очаровательно.