Прощальный ужин (Лэне) - страница 22

Между тем маленький кружок вокруг Эллиты вдруг распался, и все мое существо, превратившись в чистую энергию, потянулось к чуду нового появления моей возлюбленной. Однако этот восторг тут же обернулся свинцом ужасного разочарования: Эллиты там уже не было. От нее остался, как в первое мгновение после ослепительной вспышки, лишь след ее отсутствующей тени.

В этот момент ко мне подскочили три собачки и с пронзительным тявканьем засуетились вокруг ног. Это не столько пугающее, сколько комическое перевоплощение свирепого Цербера заставило меня подняться по ступенькам к мраморному перистилю, где я укрылся между двумя колоннами. Собачки отстали от меня, найдя себе какую-то другую забаву. Из дома вышел привратник в долгополой ливрее и, проходя мимо, внимательно посмотрел на бедного Орфея, стоявшего у двери со сборником стихов в руке. Я испугался на какое-то мгновение, не спросит ли он сейчас у меня, что я здесь делаю. Почему же я не уходил сам, не дожидаясь, пока меня прогонят? Но ведь я мог показать привратнику свою книгу и уверенным тоном сказать: «Мне поручили передать вот это лично мадемуазель Эллите». Выражаясь таким образом, я бы ничуть не солгал, ибо юноша, стоявший перед высокой дверью из стекла и кованого железа, и в самом деле был посланцем другого человека, которому вовсе не следовало приходить на этот праздник, но которому хотелось вручить Эллите эту книгу и всю свою любовь.

Привратник прошел мимо и затерялся в неотчетливых движениях, там и сям взвихрявших лужайку, на которой догорали последние солнечные лучи. А сзади вдруг возникло яркое свечение, отбросив на ступени крыльца тень от колонн. С тревожным ощущением, словно этот свет прожектора уколол меня, я резко обернулся. Но на меня никто не смотрел. Я же, напротив, за стеклянной дверью узнал Эллиту. Узнал и юношу со светлыми волосами. Точнее, увидел лишь его руку, свободно лежавшую на плече моей любимой, и был этим потрясен. Хотя мне вовсе не следовало удивляться ни его присутствию, ни его позе, так как именно его больше, чем Эллиту, пытался я отыскать глазами в течение нескольких последних минут (как люди пытаются получше разглядеть самих себя, наблюдая за тем, что, возможно, делает других отличными от них, и мне, стоявшему в своем жалком школярском костюмчике с залоснившимися от парты рукавами, мой соперник казался воплощением элегантности. Он выглядел настолько же непринужденным, насколько я ощущал себя неловким. Он был вполне на своем месте рядом с Эллитой, в то время как я стоял, отделенный от нее стеклом). Толщина стекла мешала мне слышать мою любимую, но я видел, что она смеется. Ее окружали еще несколько юношей и девушек. Мне бы хотелось знать, что ее так насмешило. Какая-нибудь острота моего соперника, шутка в мой адрес? (Интересно, заметил он меня в тот раз или нет? Заметил ли, как мне было стыдно и как я убежал, надеясь, что Эллита не узнает меня?) Одна из стоявших в группе девушек случайно остановила на мне свой взгляд и некоторое время рассматривала меня с любопытством, да так пристально, что я почувствовал себя страшно униженным (может быть, она смотрела на меня так просто потому, что не различала моих черт, искаженных бликами на стекле, разделявшем нас: должно быть, я выглядел в ее глазах бесформенной тенью, одним из тех страдающих от голода призрачных субъектов – бродяг или нищих, прижимающихся иногда лицом к ресторанным окнам, за которыми ужинают люди). Полминуты спустя она отвела взгляд: в конце концов я перестал интересовать ее. Теперь она сосредоточила свое внимание на моей любимой и глядела на нее несколько секунд с какой-то странной кривой улыбкой. Затем посмотрела на светловолосого юношу все тем же обращенным чуть в сторону взглядом, после чего несколько раз быстро перевела взгляд на нее и обратно с улыбкой, которая становилась все более явной и в которой появилось выражение лукавого сообщничества. В облике этой немного раскрасневшейся девушки с тонкими насмешливыми глазами и косым взглядом, с беспорядочно рассыпанными по плечам кудрявыми волосами и пышной грудью, выглядывающей из-под откровенного декольте блузки, было нечто грубоватое и чувственное. Она напоминала «Цыганку» Франса Халса или что-то вроде «Сводницы» кисти какого-нибудь не очень крупного, питающего слабость к непристойностям художника. Я невольно продолжал смотреть на нее, тщетно пытаясь расшифровать ее улыбку или, точнее, изводя себя пьянящей уверенностью, что косой взгляд девушки, насмешливое выражение лица свидетельствуют о ее слегка циничном сообщничестве с Эллитой и светловолосым юношей, чья рука по-прежнему покоилась на плече моей любимой, причем жест этот выражал не столько дружеское расположение, сколько спокойное обладание, безмятежную удовлетворенность счастливого любовника.