Я, разумеется, ничего не сказал о состоявшейся встрече. Мне было достаточно испорченного настроения в связи с перемещением гравюр. Разумеется, рано или поздно маман должна была догадаться о моей склонности к юной Линк. Она была не из тех, от кого можно долго скрывать свои мысли, но я был заинтересован, чтобы это произошло как можно позже. К тому же что мог я сказать ей, что доверить этой «заботливой матери», которая в глубине души льстила себя надеждой, что знает обо мне все? На самом деле маман старалась не столько хоть немного узнать меня, сколько укрепить свое сложившееся обо мне представление. А поскольку она заранее знала все, о чем я мог бы ей рассказать, я решил откровенничать с ней как можно меньше, что лишний раз убеждало ее в том, что я «витаю в облаках», и она советовала мне «спуститься с небес на землю», заниматься спортом и время от времени встречаться «с ребятами моего возраста».
Интересно, позволила бы она мне общаться с «девицей моего возраста»? Это вовсе не было исключено, однако именно Эллита как раз не была «девицей» в том смысле, какой вкладывала моя мать в это слово, заботясь, по сути, лишь о моем «здоровье». Она могла допустить, хотя и с изрядной долей брезгливости, проявление с моей стороны интереса к противоположному полу, при условии, однако, что этот интерес не выйдет за рамки банальных желаний, с наличием которых у мужчин волей-неволей приходится мириться. Мое же чувство к Эллите намного превосходило возможности ее воображения, так что речь тут шла не только о ее правах на меня, но и о ее способности меня понимать. Еще труднее ей было бы вынести то, что я увлекся девчонкой, у которой Ирэн ходила в гувернантках. Она не была знакома с семьей Линков. И не хотела даже слышать о них. Однако она знала, что когда-то родители Эллиты погибли в автокатастрофе и что с тех пор девочка жила с дедом, но полагала, что случившееся несчастье не может оправдать всего, и этот человек, по происхождению немец, дипломат, к тому же очень богатый, являлся для нее всего лишь «иностранцем с сомнительной репутацией» и вообще «темной личностью».
Мое молчание делало меня сообщником тети Ирэн, хотя мне и казалось, что это сообщничество с моей доброй феей, выглядевшей чуть ли не сводницей, не слишком соответствовало благородству моих чувств; между тем тетя Ирэн не преминула осведомиться о том впечатлении, какое произвела на меня ее «маленькая воспитанница», отчасти надеясь в какой-то мере на вознаграждение, на своеобразные проценты от того счастья, которым я ей был обязан; однако я уклонился от ответов на ее вопросы и решительно отказал ей в возможности читать этот роман, заглядывая мне через плечо. Я думал, что смогу дешево от нее отделаться, ответив, что не испытываю к Эллите ничего, кроме своеобразного «любопытства», и что ее «надменный вид», наверное, если разобраться, является всего лишь признаком зияющей внутренней пустоты.