Итак, я в Риме, хорошо одетый, достаточно снабженный золотом, оправленный в драгоценности, приобретший некоторый опыт, имеющий хорошие рекомендательные письма, совершенно свободный и в том возрасте, когда человек вправе рассчитывать на удачу, если он смел и его внешность привлекает окружающих. Я не был красив, но во мне было нечто, что стоит гораздо больше, что-то неуловимое, располагавшее к симпатии, и я чувствовал себя способным на многое. Я знал, что Рим — единственный город, где человек, не обладающий ничем, может достигнуть всего. Эта мысль воодушевляла меня, необузданное самолюбие, поощряемое моей неопытностью, увеличивало мою уверенность. Человек, желающий добиться успеха в этой древней столице мира, должен быть чутким хамелеоном, способным воспринимать все цвета окружающей его атмосферы, Протеем, умеющим менять свои формы. Он должен быть изворотливым, вкрадчивым, скрытным, непроницаемым, зачастую подлым, притворно чистосердечным, казаться менее осведомленным, чем это есть на самом деле, оставаться холодным, как камень, там, где другой пылал бы огнем; и если- обычная вещь — при таком состоянии души у него нет веры в сердце, он должен сохранить ее в своих речах и, коли он порядочный человек, суметь примириться с собственным лицемерием. Без этого он должен покинуть Рим и искать счастья в другом месте. Из всех перечисленных качеств, не знаю, гордиться ли этим или покаянно признаться, у меня было только одно: я умел быть услужливым. Во всем остальном я представлял собой приятного проказника, породистую молодую лошадку, еще совсем не выезженную или вернее плохо выезженную, что было хуже всего.
Я начал с того, что отправился с рекомендательным письмом дона Лелио к отцу Джорджи. Весь город уважал этого просвещенного монаха, и сам папа относился к нему с большим почтением. Он не терпел иезуитов и в открытую разоблачал их, хотя сами иезуиты считали себя столь могущественными, что пренебрегали его нападками.
Внимательно прочитав письмо, он сказал, что готов быть моим советчиком, а все остальное будет зависеть от меня, потому нто при разумном поведении человеку не надо бояться несчастий. Затем он спросил, чем я намерен заняться в Риме, и я ответил ему, что надеюсь на его указания.
— Это возможно, но тогда, — добавил он, — приходите ко мне почаще и не скрывайте ничего, решительно ничего из того, что вы будете наблюдать, и из того, что с вами будет происходить.
— Дон Лелио, — сказал я, — дал мне еще письмо к кардиналу Аквавиве*.
— С этим можно вас только поздравить. Кардинал — человек более могущественный в Риме, чем папа.