Но ангельской красе, рожденной Божьим словом, Не спрятаться ни под каким покровом.
Очень довольный своим изделием, явился я назавтра знакомить с ним Преосвященного. Я сказал ему, что вряд ли он захочет считаться автором столь заурядного сочинения/Он прочитал, потом перечитал, и довольно дурно, вслух и заключил, что действительно в стансах не так уж много дельного, но это именно то, что требовалось. За две последних строчки он поблагодарил меня… особо и, словно в утешение, сказал, что, переписывая стансы, он подпортит для полноты иллюзии несколько стихов.
Как и накануне, мы великолепно пообедали, и я поспешил уйти, чтобы дать ему возможность приготовить копию к приходу своей дамы.
На следующий вечер, встретив ее у дверей нашего дворца и подав руку, чтобы помочь выйти из кареты, я услышал такие слова:
— Если в Риме узнают о моих и ваших стансах, можете быть уверены, что вы нажили во мне врага.
— Простите, мадам, я не понимаю, что вы хотите сказать.
— Я ждал этого ответа, — ответила маркиза, — но для вас пока хватит.
Я проводил ее до дверей залы и, удрученный ее неподдельным гневом, отправился к себе.
«Мои стансы, — размышлял я, — оказались чересчур пылки и задели ее репутацию. Ее гордость тоже задета, она увидела меня стоящим слишком близко к тайнам ее любовной связи. И все-таки я уверен, что ее опасения моей нескромности всего лишь предлог, чтобы не оказать мне милость. Она не оценила моей сдержанности! Что бы она делала, если б я изобразил ее в одежде золотого века, без всяких покровов, которые набрасывает стыдливость на ее пол!» Досадуя на себя за скромность, я разделся и лег в постель. Не успел я задремать, как в мою дверь постучали. Я открыл, вошел аббат Гама.
— Милый мой, — сказал он, — кардинал просит вас спуститься. Вас хотят видеть маркиза Г. и кардинал С. К.
— Мне жаль, но я никак не могу. Скажите им, что я нездоров и уже в постели.
Аббат ушел и более не возвращался, очевидно, точно передав мои слова. Ночь прошла спокойно, а утром, я еще не успел одеться, как мне доставили записку от кардинала С. К. Он звал меня к обеду, сообщал, что был вынужден сделать себе кровопускание и что ему надо говорить со мной. В конце он снова повторил приглашение, добавив, что ждет меня, невзирая на мою болезнь.
Экая настойчивость! Но судя по всему, ничего плохого эта записка мне не предвещала. Я пошел к мессе, надеясь быть замеченным кардиналом Аквавивой. Так и случилось: после службы монсеньер дал мне знак подойти к нему.
— Вы в самом деле больны?
— Нет, монсеньер, я просто очень хотел спать.