— Эта страна — грязь под ногтями западного мира, она воображает, что она — Европа, но она, в сущности, ничто иное, как ком грязи вперемешку с потом, у которого развилось самосознание.
Нет, на таких разговорах не получишь дивидендов.
— Скажите мне правду, Герман, — он улыбнулся и протянул кредитную карточку официантке с симпатичным татуажем, — есть в Вашем Франкфурте место, где так хорошо готовят суши?
После того, как он кончил, они остались в той же позе: она на четвереньках, и он сверху над ней. Они не шевелились и не говорили ни слова, как будто боялись вспугнуть то хорошее, что по ошибке у них получилось. Когда он устал, положил голову ей на плечо и закрыл глаза.
— Хорошо нам, — прошептала Дафна, как будто самой себе, но, в сущности, для него.
И он почувствовал себя обманутым. Пусть скажет, что ей хорошо, думал мужчина Авнер, почему она упорствует еще и меня затащить внутрь, овладеть, назвать по имени. Глаза его оставались закрытыми, он почувствовал, как она выскальзывает из-под него и он погружается внутрь матраца.
— Хорошо нам вместе, — потрудилась она разъяснить, и провела рукой вдоль его позвоночника, движением несколько медицинским, как будто измеряла расстояние от мозжечка до фаллоса.
Он продолжал окапываться в матраце.
— Скажи что-нибудь, — прошептала она ему на ухо.
— Что? — спросил он.
— Не важно что, — шептала она, — только скажи.
— Тебе не кажется странным, что он не умеет говорить «папа»? — сказал он и посмотрел на нее. — Ты ведь знаешь, даже «яблоко» он умеет произносить, и имена половины наших соседей по дому?
— Мне это совсем не кажется странным, — произнесла Дафна обычным своим голосом, — он зовет тебя «Алло!» и ты подходишь, вот он и думает, что тебя зовут «Алло!». Если это тебе мешает, поправляй его.
— Мне не очень-то мешает, — пробормотал он, — я только не уверен, что это общепринято.
Вечером сидел зритель Авнер у телевизора и наблюдал за Янивом, игравшим с обезьяной, которая по непонятной причине перестала рычать.
— Алло! — крикнул он в его сторону и помахал обезьяной, — Алло!
— Папа, — умоляюще и почти не слышно прошептал отец Авнер.
— Алло! — упорствовал Янив и резко тряхнул обезьяну.
— Скажи «папа» и я починю, — удивительно остроумно сказал бизнесмен Авнер.
— Алло! — завопил Янив. — Ал-л-ло! Па-а-мася!
— Выбирай сам, — стоял он на своем, — или — «Алло!» и «Паамася!» Или — «папа» и «Хоа-а-а!».
Янив услышал, как бизнесмен Авнер подражает рычанию обезьяны, на мгновение застыл, а потом разразился смехом. Сначала человек Авнер подумал, что это презрительный смех, но через секунду ему удалось сообразить, что речь идет не более чем об истинной радости.