– Тогда тем более туда дороги нет. Продадут меня вмиг. А вот тебя не выдадут. Мало ли зачем монаху мирская одежда и грим. Да... тем более решат, что никакой ты не святой брат, а вор, монахом прикинувшийся.
– Теперь так оно и есть, – согласился Йене. Рим я знал плохо, но все-таки через час мы вышли к площади Одиннадцати Раскаявшихся. Примечательна она была скульптурной группой, в центре возвышающейся: одиннадцать римских солдат, упавших на колени и ниц, протягивающих, руки к тому, кого изобразить скульптор не дерзнул. Скульптуры были славные, изваянные самим Микеланджело, по особому разрешению Пасынка Божьего. С одной стороны, не пристало статуи апостолов на площадях ставить, на радость голубям, но с другой – ведь тогда Одиннадцать Раскаявшихся еще не стали апостолами вместо одиннадцати проклятых вероотступников. Вот и появились на площади римские солдаты, уже осененные невидимой благодатью, но еще не ставшие рука об руку с Искупителем.
– Вон тот дом, – указал я Йенсу. – На первом этаже, там актерская лавка, и костюмы любые, и грим...
– Откуда деньги? – горько усмехнулся Йене.
– Вместо денег скажешь – да любому, хоть продавцу, хоть хозяину: «Старик Балтазар меня послал. Просил забрать заказ на двоих, что на той неделе делал».
Йене недоуменно посмотрел на меня.
– Хозяин – сам бывший вор, – объяснил я. – Платят ему – и немало – за то, что всех с этими словами приходящих он снабжает одеждой, гримом и толикой денег. Во всех крупных городах такие лавчонки есть.
Мне показалось, что бывшего – чего уж греха таить, и впрямь бывшего монаха хватит удар. Неужто он думал, что воровская братия – одиночки, и нет у нас общей казны, общих законов и сходок?
– Тебя спросят только об одном, – продолжил я. – «Какой заказ?» Ответь... как считаешь, кем нам нарядиться лучше?
Йене неуверенно пожал плечами. Ох, намучаюсь, если придется долго с ним пробыть!
– Скажешь... – Я заколебался. – Скажешь, что костюмы для купца и приказчика.
– Теперь я и впрямь твоим слугой буду, – пробормотал Йене.
– Нет, ошибаешься. Приказчиком я оденусь. Купцу в дороге можно щеки надувать и молчать важно. А вот приказчику суетиться придется. Иди, Йене.
Он все еще медлил.
– Если нас схватят, – слегка надавил я, – то будут пытать. Меня-то уж точно! А тогда, сам понимаешь, все раскроется. И считай, что не спас ты своего сына, не спасся сам и меня угробил. К чему тогда было из подземелий выбираться, беднягу Пьера по башке бить?
– Уж его-то точно стоило огреть, за его стряпню... – пробормотал Йене. И двинулся к лавке довольно уверенной походкой.