– Я совсем забылась!.. Но вы знаете, им я рассказывала об этом уже не раз… – и она указала на Андерсона и Гиршфогеля.
– И всегда с неповторимым чувством романтического! – восторженно воскликнул Андерсон.
Она с ласковой признательностью взглянула на него, сверкнув черными глазами.
– Романтического… Но оно присуще и вам! Уверяю вас, – обратилась она к Бенцу, – этот человек – поэт. Он находит романтику даже в моей жизни. Такие люди, как он, одухотворяют все вокруг. Добрый друг для девушки с моей участью.
Андерсон и Гиршфогель усаживались всегда за одним и тем же угловым, укрытым от нескромных взглядов столиком, где впервые ужинали с Бенцем. Бенц разделял их компанию, но ощущение натянутости в отношениях не оставляло его; все чаще ему казалось, что он жертва какого-то заговора. За их неизменной вежливостью, довольными взглядами, любезными улыбками (даже Гиршфогель, иногда улыбался), сердечными рукопожатиями, изящными манерами салонных завсегдатаев таился какой-то умысел. Когда вся страна была поглощена войной, странно было видеть офицеров, которые не интересовались событиями на фронтах, а всецело углубились в какие-то дела, связанные с неизвестными ему поступками фрейлейн Петрашевой. Бенцу оставалось лишь выжидать и надеяться на время.
Они не читали сводок ставки и бровью не повели, когда однажды вечером Бенц сказал им, что получена телеграмма о гибели Эшвеге. Гиршфогель вскользь заметил, что фрейлейн Петрашева как-то видела его, словно этот факт имел в их глазах большее значение, чем смерть прославленного аса.
– Она была знакома с Эшвеге? – спросил Бенц.
– Нет, – сказал Андерсон. – Видела его издалека. Кто-то показал ей его. Если не ошибаюсь, на каком-то параде… Хрупкий, белокурый и изнеженный Эшвеге не походил на героя. И даже орденов не носил. Вот и все. Никому не известный Рейхерт поразил ее куда больше.
Андерсон переглянулся с Гиршфогелем, и Бенц лишний раз убедился в существовании какой-то тайны, связывающей их. Гиршфогель сразу напустил на себя непроницаемый вид и сказал с сожалением:
– Я никогда его не видел.
– Она нашла в Рейхерте противоположное тому, что ее окружало.
– И она любила его? – спросил Бенц со смутным предчувствием.
Вопрос не удивил Андерсона; он испытующе поглядел на Бенца, лицо которого выражало безразличный интерес. Постепенно Бенц перенимал искусство, с которым его сотрапезники выражали или скрывали свои чувства.
– Не знаю, – ответил Андерсон. – Рейхерт выглядел грубым, неразборчивым в средствах и жестоким, но в сущности был чувствительным и безвольным. Женщины любили его за то, что он вел себя с ними вызывающе. Скорее всего, он просто ошеломил ее… Она оказалась в таком состоянии, что… Я воспользуюсь ее выражением: она употребила французское слово «rut» и назвала себя животным. Должен сказать, что до встречи с Рейхертом она жила как монахиня. Я ничуть не преувеличиваю. Она посещала только родственников, а по вечерам прогуливалась с гувернанткой. Клаудиус, ее брат и я были единственными мужчинами, которых она видела.