Изгнанник двинулся в путь по пустыне, не оглядываясь на купола, оставшиеся позади. Посягнуть на его жизнь не посмели, но предоставили умирать медленной ужасной смертью! Инстинктивно он двинулся на юго-запад. Может быть, там отыщется девушка – та самая, ни имени, ни близких которой он не знал, отыщется и спасет…
Не разобравшись еще до конца во всем, он все-таки не испытывал ни малейшего разочарования. Да разве можно сожалеть о первом и единственном в жизни свободном поступке! Только в одном можно было упрекнуть себя – разве можно было быть столь самонадеянным, считая себя выше всех; чего ради надо было возвращаться в город после содеянного!
«Ясное дело – мне не хватает сообразительности, да и воображение тоже не очень», – подумал он, не замечая, что несколько часов неподчинения в определенной степени изменили его систему ценностей.
Никогда до сего дня ему не приходилось ходить пешком. Скоро усталые ноги совсем ему отказали. Опухшие ступни покрылись ссадинами и волдырями. Обескураженный, он бессильно повалился на землю. Что за безумие надеяться вот так вот встретиться с кочевниками! Ни малейших признаков, которые бы говорили об их близости… Да раньше подохнешь, чем увидишь хоть одного кочевщика! Уже начинала мучить жажда… И чем больше времени пройдет, тем нестерпимее она будет становиться.
Упав без сил на ложе из камня, он уже походил скорее на труп с застывшим остекленелым взглядом, из-за которого придется ссориться одичавшим собакам. В ужасе он прогнал от себя этот навязчивый образ. Так хочется жить! Необходимо продолжать идти, пока хватит сил, идти, пока не угаснет последняя искра надежды. И он – бывший длинный набор цифр, человек без имени – поднял голову, ощущая новый прилив энергии. Сбросил ботинки и, разрезав на лоскуты тунику, кое-как привязал израненные в кровь ноги. Снова обулся и выпрямился. Первые шаги вызвали судороги на побледневшем лице, но он пошел…
Двигался он уже несколько часов подряд без остановки. Поднимался и опускался по каменистым склонам холмов и всею душой ненавидел этот голый, пустынный край, вынуждавший его стискивать зубы от боли при каждом неверном шаге. Резкий отблеск каменистых поверхностей слепил глаза, уже и без того покрасневшие от пыли и ветра. Непонятно, почему вдруг начался ветер, который все усиливался, и солнце вдруг неожиданно быстро, точно провалившись в яму, скрылось за горизонтом. И сразу наступила непроглядная тьма, которая наравне с усталостью вынудила молодого человека вновь замедлить ход. Ног он уже не ощущал. Только жгучая, горькая невыносимая жажда вздувала горло и превращала язык, распухший и непослушный, в нечто похожее на язык колокола…